— Почему твой телефон отключен?

— Отключен? — Суюсь в клатч на тонком ремешке, перекинутом через плечо, достаю смартфон и вижу потухший экран. — Батарея села. Как будто у тебя такого не случается.

Сняв туфли, сажусь на вершину забора, перекидываю ноги по ту сторону и лихо спрыгиваю. Сердце проделывает то же самое, уйдя куда-то в пятки, когда до моего слуха доносятся крики бегущей по двору охраны. К счастью, Барс не тормозит и присоединяется ко мне, пока я опять влезаю в туфли. Уж лучше бегать на каблуках, чем босой по заплеванным тротуарам. Как-то не горю я желанием столбняк подхватить. Перелом ноги куда гуманнее.

— На чем ты приехал?

— На козе, — бурчит он, тыльной стороной ладони вытирая кровь с уголка губ.

Снова лезу в клатч. Ищу салфетки, но под руку попадается только прокладка.

Ай, пофиг! Распечатываю ее и прикладываю к лицу Барса.

— Ты че делаешь? — паникует он, отпрянув.

— Тебе повезло, что я не Димасик, — улыбаюсь и настойчиво прикладываю прокладку к ранке.

Барс сдается. Как будто могло быть иначе…

— Зачем ты приехал? — спрашиваю, воруя его сбившееся дыхание на своем лице.

— На тебя красивую посмотреть, — ворчит с плохо скрываемой обидой. — Полегчало от разговора с Цукерманом?

— Не бухти! — Вытираю прокладкой остатки крови и, свернув, возвращаю ее обратно в клатч. — Ты ничуть не лучше его. Все вы одинаковые.

— Я хоть раз тебе изменил?

— Припомнить тебе ту белобрысую Вику-Нику? — распаляюсь я, забыв, что эта овца была у него уже после нашего расставания.

— Да не было с ней ничего! Я вернулся из командировки, увидел, что нет твоей любимой юбки и туфель, зато в гостиной диван застелен и свечи с фруктами на столе. Понял, кого ты привести собралась, и быстро сообразил Цукерману облом!

— Зачем? — разеваю я рот.

Барс стискивает челюсти, прожигая во мне дыру взглядом.

— А зачем ты бросила Цукермана? Вроде замуж за него собиралась.

— Влюбилась!

— Черт, рили! Ты же ему что-то там про настоящего мужика втирала. И где он? Почему не примчался из жопы тебя вытаскивать?

Глазами пожирая этого обезбашенного здорового кошака, приподнимаюсь на носках и шепчу:

— Кто сказал, что он не примчался?

Заметно подобрев, Барс улыбается глазами, берет мое лицо в свои ладони, подушечками больших пальцев гладит щеки и шепчет в ответ:

— Тогда почему экран Цукерману начистил я, а не он?

Млин… Неужто так трудно сказать: «Я люблю тебя, дурочка моя»? Как он может не понимать, что я не съехала от него после нашего расставания, боясь потерять единственный способ чаще видеть его? Я же живу надеждой на «нас» при любом его прикосновении. Цукермана подцепила, как какую-то заразу, чтобы ему насолить, заставить приревновать. А ему настолько все безразлично, что вынудил меня заиграться и реально поверить, что Лекс — отличный кандидат на роль мужа!

Я так много рассказывала Барсу о своих чувствах, ощущениях, желаниях, фантазиях. У нас не было запретных тем для бесед. Это нас и сблизило: мы невероятно похожи внутренним миром. Но стоило мне заговорить о серьезном шаге, как я обрекла себя на короткие вспышки вот таких трепетных моментов. Когда мы смотрим друг другу в глаза. Когда он касается меня. Когда я слышу биение его сердца. И не дышу, негласно моля о поцелуе.

Грянувшие из-за угла многочисленные шаги эхом отражаются от забора и наполняют тьму улицы угрозой.

— Вон они!

— Линять надо! — Барс хватает меня за руку, и мы чешем к проезжей части, где буквально бросаемся под колеса такси.

— Удача всегда тебе улыбалась, — фыркаю, садясь на заднее сиденье.

— Поехали-поехали! — командует Барс, оглядываясь на догоняющих нас охранников.