— Да ну нафиг? — усмехаюсь я. — Ты ударишь девчонку?

— Не-а, — фыркает он, замахнувшись, — шлюху…

Зажмурившись, съеживаюсь и в темпе разворачиваюсь. Лбом утыкаюсь в твердую горячую грудь, вибрирующую от колотящегося сердца. Вдыхаю знакомый мужской запах. Кожа, пот, машинное масло. Какой же он родной! Уютный. Согревающий.

Нерешительно поднимаю лицо и вижу, как взбешенный Барс своей здоровенной ручищей сжимает кулачок Лекса, грозно предупреждая:

— Хана тебе, Цукерман.

Фанат чумовых вечеринок делает пять кривых шагов назад, набрав скорость от точного удара в нос, запинается об убирающую осколки официантку, заваливается вместе с ней на пол и прихватывает за собой Серебрянскую, зацепившись за ее длинный шелковый шарф.

Я вжимаюсь в тяжело дышащего Барса. Хочется сквозь землю провалиться от стыда.

— Падла! — пыхтит барахтающийся в визжащих девушках Лекс. Странно, что не закатывает глаза от удовольствия. Вроде этим и планировалось закончить вечеринку.

Кое-как встает на ноги, вытирает пальцами кровь под носом и огорошенно смотрит на нас.

— ТЫ!!! — ревет не своим голосом, сдергивая с себя пиджак и пачкая спешно подворачиваемые рукава рубашки.

— Барс, не надо, пожалуйста! — умоляю я, обеими руками вцепившись в его футболку.

— Отойди, Пинкодик, — просит он, не сводя холодного взгляда с Цукермана. С легкостью отодвигает меня со своего пути и, размяв шею, сжимает кулаки.

— Пинкодик, — усмехается Лекс и смахивает с лица кровь. — Что за тупое прозвище?

Вокруг них выстраиваются его друзья с приготовленными камерами своих айфонов. Тут только мне не до съемки. Глазами выискиваю кого-нибудь из персонала. Но даже единственной официантки след простыл.

Я перегибаюсь через перила, замечаю ее в толпе. Бежит к охранникам, умница.

За моей спиной раздается глухой удар, хруст и хрип.

Обернувшись, вижу заваленного на лопатки Цукермана.

— Фу-у-у, Лексус, не будь лошарой! — подбадривают его верные и супернадежные друзья.

— Барс, оставь его! — прошу я, пальцами впившись в его горячую руку. — Пойдем отсюда!

Приподнявшись на локте, Цукерман трясет головой и прикасается к лицу. На его щеке красуется две кровоточащих полосы.

— Ого! — восхищенно тянет кто-то из девиц. — Шрам останется, да? Ты снимаешь? Снимаешь? Я то-о-оже!

Мы с Барсом смотрим на его кулак. Перстни в крови. Сработали почти как кастет.

— Боже, — шепчу я. Только этого не хватало! — Уходим, Барс!

— Че, кишка тонка, соплежуй?! — не унимается Цукерман, поднимаясь на ноги.

— Барс, оставь его, он пьян!

Но это мой зов остается незамеченным, а не плевок Лекса. Парни опять сцепляются в драке, и я уже толком не понимаю, кто лидирует. Цукерман нехило психанул из-за своего помятого фейса. Так что и ему удается пару раз врезать Барсу. Однако на этом его силы исчерпываются. Очередной удар Барс отражает, снова заваливает Цукермана на пол, заезжает ему в челюсть, хватает за грудки и, дернув на себя, шипит в лицо:

— Знаешь, почему я назвал ее Пинкодиком, болван? Потому что ее невозможно забыть!

Щелбаном в лоб он толкает стонущего Лекса и встает на ноги.

— Эй, всем стоять! — приказывают бегом поднимающиеся по лестнице охранники.

Я хватаю Барса за руку и тяну к другой лестнице. Сорвавшись с места, он распихивает кучку телефонных зомби и вместе со мной валит с балкона. Пока местные секьюрити разбираются, в чем дело, мы покидаем клуб. Я действую на каких-то рефлексах, зашевелившихся впрыснутым в кровь адреналином. Тащу Барса за угол клуба, перебегаю двор и, не мирясь с тупиком глухого забора, вскарабкиваюсь на мусорный бак.

— Ты идешь?! — Развожу руками, посмотрев на замершего Барса.