— Да ну нафиг? — усмехаюсь я. — Ты ударишь девчонку?
— Не-а, — фыркает он, замахнувшись, — шлюху…
Зажмурившись, съеживаюсь и в темпе разворачиваюсь. Лбом утыкаюсь в твердую горячую грудь, вибрирующую от колотящегося сердца. Вдыхаю знакомый мужской запах. Кожа, пот, машинное масло. Какой же он родной! Уютный. Согревающий.
Нерешительно поднимаю лицо и вижу, как взбешенный Барс своей здоровенной ручищей сжимает кулачок Лекса, грозно предупреждая:
— Хана тебе, Цукерман.
Фанат чумовых вечеринок делает пять кривых шагов назад, набрав скорость от точного удара в нос, запинается об убирающую осколки официантку, заваливается вместе с ней на пол и прихватывает за собой Серебрянскую, зацепившись за ее длинный шелковый шарф.
Я вжимаюсь в тяжело дышащего Барса. Хочется сквозь землю провалиться от стыда.
— Падла! — пыхтит барахтающийся в визжащих девушках Лекс. Странно, что не закатывает глаза от удовольствия. Вроде этим и планировалось закончить вечеринку.
Кое-как встает на ноги, вытирает пальцами кровь под носом и огорошенно смотрит на нас.
— ТЫ!!! — ревет не своим голосом, сдергивая с себя пиджак и пачкая спешно подворачиваемые рукава рубашки.
— Барс, не надо, пожалуйста! — умоляю я, обеими руками вцепившись в его футболку.
— Отойди, Пинкодик, — просит он, не сводя холодного взгляда с Цукермана. С легкостью отодвигает меня со своего пути и, размяв шею, сжимает кулаки.
— Пинкодик, — усмехается Лекс и смахивает с лица кровь. — Что за тупое прозвище?
Вокруг них выстраиваются его друзья с приготовленными камерами своих айфонов. Тут только мне не до съемки. Глазами выискиваю кого-нибудь из персонала. Но даже единственной официантки след простыл.
Я перегибаюсь через перила, замечаю ее в толпе. Бежит к охранникам, умница.
За моей спиной раздается глухой удар, хруст и хрип.
Обернувшись, вижу заваленного на лопатки Цукермана.
— Фу-у-у, Лексус, не будь лошарой! — подбадривают его верные и супернадежные друзья.
— Барс, оставь его! — прошу я, пальцами впившись в его горячую руку. — Пойдем отсюда!
Приподнявшись на локте, Цукерман трясет головой и прикасается к лицу. На его щеке красуется две кровоточащих полосы.
— Ого! — восхищенно тянет кто-то из девиц. — Шрам останется, да? Ты снимаешь? Снимаешь? Я то-о-оже!
Мы с Барсом смотрим на его кулак. Перстни в крови. Сработали почти как кастет.
— Боже, — шепчу я. Только этого не хватало! — Уходим, Барс!
— Че, кишка тонка, соплежуй?! — не унимается Цукерман, поднимаясь на ноги.
— Барс, оставь его, он пьян!
Но это мой зов остается незамеченным, а не плевок Лекса. Парни опять сцепляются в драке, и я уже толком не понимаю, кто лидирует. Цукерман нехило психанул из-за своего помятого фейса. Так что и ему удается пару раз врезать Барсу. Однако на этом его силы исчерпываются. Очередной удар Барс отражает, снова заваливает Цукермана на пол, заезжает ему в челюсть, хватает за грудки и, дернув на себя, шипит в лицо:
— Знаешь, почему я назвал ее Пинкодиком, болван? Потому что ее невозможно забыть!
Щелбаном в лоб он толкает стонущего Лекса и встает на ноги.
— Эй, всем стоять! — приказывают бегом поднимающиеся по лестнице охранники.
Я хватаю Барса за руку и тяну к другой лестнице. Сорвавшись с места, он распихивает кучку телефонных зомби и вместе со мной валит с балкона. Пока местные секьюрити разбираются, в чем дело, мы покидаем клуб. Я действую на каких-то рефлексах, зашевелившихся впрыснутым в кровь адреналином. Тащу Барса за угол клуба, перебегаю двор и, не мирясь с тупиком глухого забора, вскарабкиваюсь на мусорный бак.
— Ты идешь?! — Развожу руками, посмотрев на замершего Барса.