— Как ты понял, что она — именно та, которая тебе нужна?

— Мы были молодыми, — ностальгирует он. — Я только из армии вернулся, она школу окончила. На танцах познакомились. Увидел ее и влюбился. А через неделю предложение сделал.

— Через неделю? Тебе не показалось, что ты ее совсем не знаешь?

— Даже тридцать три года спустя мне казалось, я ее совсем не знаю. Женщина на то и женщина, чтобы быть непредсказуемой, загадкой. Если бы она была прозрачной, я бы заскучал. — Старик подставляет ко мне табуретку и садится. — Ты влюблен, Арсений. Давно я это заметил.

— Она прожила у меня год. Я правда старался относиться к ней как к младшей сестре. Пресекал любые лишние мысли о ней. Переключался на других девушек. Но она всех затмила. В асфальт закатала! — цежу, злясь на себя. — Это случилось пару месяцев назад. Все казалось реальным, возможным. Я думал, да, это она. Я женюсь на ней, обзаведусь детьми. А потом эта гребаная цыганка со своим гаданием. Ты представь мой шок. Мы чуть больше недели вместе, а она у меня спрашивает, женюсь ли я на ней!

— Ты же вроде хотел.

— Но не так! — Нервно потираю щетину и выдыхаю. — Ты мне как батя. Тебе честно скажу. Я струсил. Был уверен, она придет в себя, поймет, что это бред, и все наладится. Мы продолжим познавать друг друга, пока оба не придем к этому решению осознанно, а не потому что какая-то шарлатанка карты коряво разложила. А она вычеркнула меня из своей жизни, будто ничего и не было. Нашла себе богатенького урода и ковриком стелется перед ним. Я вовремя домой вернулся. Увидел, что она вино купила, свечи приготовила, диван разложила. Психанул. Вызвал одну девчонку и все ей обломал.

— И?

— Каждый день открываю ей глаза на этого недоноска, а она продолжает его боготворить. Как ты понимаешь, я по-прежнему для нее просто друг. И я не знаю, как ее вернуть. Даже уже начинаю сомневаться, а надо ли? Повзрослеет ли она?

— Скажи ей, что передумал. Женись. Хочешь же.

— Пойми, Ильич, если я сейчас у нее на поводу пойду, то мы потом всю жизнь будем жить так, как ей цыганки гадать будут. Она потом сына Будулаем назовет, в кибитке жить будет, по звездам дни считать начнет. Я хочу, чтобы до нее дошло, насколько все это — полная фигня.

Ильич дослушивает меня и задумчиво разглаживает свои густые седые усы.

— Она на тебя обижена, Арсений.

— Да, — туплюсь в набор железок, — я тогда много лишнего наговорил. Удивительно, что она вообще вещи не собрала и не ушла.

— Я догадываюсь, почему она не ушла. Она тоже тебя любит. Но она девочка. Она суеверная, обидчивая, ранимая и гордая. И пока она будет показывать свою гордость перед тобой, растопчет ее перед другим. Ты как мужчина должен уберечь ее от ошибок. Не надо становиться для нее рыцарем. Стань защитником. Ей будет достаточно. — Он ободряюще сжимает мое плечо и встает. — Ты только не отворачивайся от нее. Хуже сделаешь.

Доведет — точно сделаю…

Переварив советы Ильича, принимаюсь за ремонт байка. Свожу Пинкодика вечером на пикник за город. Пусть отдохнет от душного города. Может, просыпаться начнет.

До самого вечера ковыряюсь в машинах, разгребаю завал и между делом занимаюсь своим байком. Только в восемь плетусь в душ. Отмываюсь от машинного масла, переодеваюсь и завожу своего зверя.

— Опять на коне? — посмеивается Ильич. — Не гони сильно.

Надеваю шлем, газую, наслаждаясь металлическим ревом, и выскакиваю из гаража.

Город тонет в сумерках, когда я несусь сквозь лабиринты переполненных машинами улиц. Лавирую в потоке городского автопарка, протискиваясь в гудящих заторах, обгоняя зевающих автомобилистов, проскакивая мимо зазывающих рекламой витрин, огибая бесконечные перекрестки и ныряя в подворотни.