— Там вообще много чего надо делать.

— Ну крутое платье у меня уже есть. Приглашение тоже. Так что…

— Ты серьезно собираешься пойти на вечеринку, заканчивающуюся оргией?

— А что такого? — Пожимает она плечом, но тут же замирает: — Чем заканчивающейся?

— Не ужином при свечах, поверь. Хотя Цукерман заслуживает уважения. Оригинально он решил выпросить у тебя прощение. Возьму на заметку.

У Пинкодика отвисает челюсть. Пальцем приподнимаю ее за подбородок и киваю:

— Удачи.

Плюхнувшись на стул, она угрюмо свешивает голову.

— Он не такой, — бормочет, пока я сам делаю себе кофе. — Может, опечатка?

— Злодейский тэ-девять, — смеюсь. — Насохранял в памяти опечаток.

— А что, если он меня проверяет?

— Тогда ему надо лечить свое чувство юмора. И потом, — разворачиваюсь к ней с чашкой горького бодрящего напитка, — даже если бы это было свидание, ты уверена, что стоит вот так сразу принимать приглашение? Не хочешь дать ему время прочувствовать масштаб своей вины?

— У меня нет времени, Барс!

— Тогда иди на вечеринку. Это большая вероятность встретить того, кто безусловно согласится жениться на тебе. — Делаю глоток, наслаждаясь тенями на ее лице.

Чем больше я подталкиваю ее, тем меньше ей хочется туда пойти. Более того — Цукерман в ее глазах уже не такой белый и пушистый.

— Стоп! — Она подпрыгивает со стула, отчего я едва не обливаюсь горячим кофе. — Ты бывал на таких вечеринках?! Сколько раз?!

— Э-э-эм… У-у-ум… М-м-м… — Смотрю на нее и понимаю, что ей лучше не знать реальную цифру. — Два…

— Целых два раза?!

— Вернее, один. Второй сорвался, — вру как можно правдоподобнее. — Но ничего такого… Я просто там на сцене на гитаре играл.

— Они делают это под музыку? — Ее лицо вытягивается.

— Пинкодик, — я отставляю кофе и кладу ладони на ее тонкие плечи, — не копайся в этой грязи. Запачкаешься. Посиди дома, почитай книжку, испеки мне вкусный пирожок. А завтра, когда Цукерман очухается, что ты не приняла его приглашение, сам приползет к тебе.

— Предлагаешь мне заниматься стряпней, пока он будет… будет…

— А тебе не пофиг? — спрашиваю в надежде, что она наконец одумается и пошлет его ко всем чертям.

— Я же для него так старалась, — шепчет разбито.

— Постарайся для кого-нибудь другого. И пожалуйста, не отвечай ему. Не устраивай сцен. Покажи, что у тебя есть характер и чувство собственного достоинства. Что тебя непросто развести на секс. Договорились?

Заглядываю в ее увлажнившиеся глаза. Ей обидно, больно. Но пусть лучше так, чем завтра она будет рвать на себе волосы, потеряв смысл жизни.

— Я поехал на работу. Постараюсь вернуться пораньше. Глянем фильмец. На твой выбор. Окей?

Пинкодик безвольно кивает.

Поцеловать бы ее, прижать к себе, погладить по волосам. Мою хрупкую, беззащитную девочку. Но нельзя. Рано. Цукерман уже оступился. Оступится еще. И тогда она сама прыгнет в мои объятия.

— Пока.

Отпустив ее, быстро выхожу из квартиры. Иначе не уйду. Останусь утешать ее.

В автомастерской опять бардак. Ильич не справляется, а горе-мастера дурака валяют.

— Это рабочий беспорядок, — виновато бубнят, когда вставляю им пистонов.

— Ага, творческий! — рявкаю. — За работу! Живо!

— Хорошо, что ты здесь! — лыбится старик, хлопая меня по плечу. — Уж думал, поувольняю их.

Я переключаюсь на свой байк. Хотел перед поездкой подшаманить. Не успел. Сегодня надо заняться. Надоело пешком ходить. Да и Пинкодика бы покатать. Пусть проветрится.

— Ты чего такой, Арсений?

Взяв набор ключей, сажусь возле байка, но не могу сосредоточиться на работе. Все мысли о ней.

— Ильич, ты же был женат?

— Тридцать три года. Пока Вера не померла, — тяжко вздыхает старик.