Ника… так звучит приятнее. Ближе. Запретно ближе.

– Не бывает идеальных свиданий, как и не бывает идеальных людей, – из ее голоса пропадает былая бодрость. Сейчас я отчетливо слышу грусть в интонации Акуловой. Может быть, мне вообще все померещилось? В конце концов, меня неплохо так приложили.

– Что потом? Дорогая… машина? – зевнув, шепчу я. Вот же дерьмо! Зевать адски больно.

– Горячий чай и полотенце, – Ника тоже переходит на шепот.

Мне кажется, она придвигается ближе, и между нашими плечами пропадает расстояние. Будь я в более здоровом состоянии, уже бы проверил, так ли это. Но я лишь сползаю, чтобы мы находились немного на равных.

– Как скучно…

– Согласна. Но разве обязательно должно быть весело?

Она говорит так тихо, что я не могу сдержать себя, и моя голова все же наклоняется в надежде найти, на что опереться. Ника вдруг подставляет плечо – вот так запросто, какому-то обычному парню, чья жизнь всегда была тенью разных людей. Что она, мать его, делает? Зачем?!

– Главное, чтобы было тепло рядом с другим человеком. Это первое правило любви, запомнил?

Я молчу. Возможно, мне мерещится голос Ники. Возможно, я уже сплю – не могу толком сообразить. Я больше не чувствую запах сырости, легкие не забивает пыль, тело не ноет от боли. Я вижу что-то светлое – кажется, это ландыши…

16. Глава 15

Вероника

Дима засыпает у меня на плече. Во сне он слегка подрагивает, и я даже пугаюсь этих неожиданных движений. Он тихо постанывает, заставляя мое сердце сжиматься. Уверена: ему очень больно. Мне хочется забрать всю боль себе, но единственное, что я могу сделать – это осторожно гладить его по голове.

Как засыпаю сама, не помню. Веки наливаются тяжестью, и я погружаюсь в сон. Там мне лет десять, может, больше, я с улыбкой бегу вдоль зеленого поля. Трава под ногами настолько мягкая, словно я иду по ковру, а не по земле. Она приятно щекочет щиколотки. Летний ветерок колышет листву деревьев, отчего та забавно шелестит. Кажется, мир поставили на паузу, такая вокруг свобода, ощущение полной гармонии и безграничного счастья.

Наверное, поэтому, когда просыпаюсь, я не сразу понимаю, где нахожусь и почему здесь так мрачно. В нашей реальности нет ни бабочек, ни уж тем более дневного света. Местечко больше напоминает филиал ада, подвал, где прячутся монстры.

Зевнув, протираю глаза и замечаю, что Дима уже не спит. Он переводит взгляд с меня на стену и обратно.

– Интересно, сколько времени прошло? – шепотом спрашиваю я.

– Достаточно. Нам принесли еду и воду, – он кивает в сторону дверей. Там раньше не было железного подноса, на котором лежат две картонные коробки, а рядом – две бутылки с водой.

– Уже хоть что-то, – выдавливаю из себя скупую улыбку. Наверное, в подобных ситуациях будет правильнее радоваться хоть чему-то, а не впадать во всепоглощающее отчаяние.

Поднимаюсь и подхожу к подносу, потому что у Димы до сих пор сцеплены руки за спиной. Эти сволочи так и не сняли с него наручники. На меня снова накатывает волна злости за несправедливость по отношению к Люку, аж зубы сводит. Надеюсь, судьба их накажет.

Я возвращаюсь на койку и раскрываю наши пайки.

– Макароны с курицей, – с усмешкой комментирует Дима.

Еда пахнет достаточно приятно, или я просто давно не ела. Не понимаю, сколько прошло времени с последнего приема не то что чего-то съедобного, а хотя бы воды.

– Как думаешь, их можно есть? – уточняю я, вспомнив разные фильмы, где в тарелки подсыпали яд.

– Почему нет? – Он выгибает бровь и издает тихий смешок.

Мне нравится, как Дима смеется, пускай это и выходит мимолетно, почти незаметно. Его эмоции заставляют верить в лучшее, а в подобной ситуации вера – та же таблетка от боли.