Да и голос у Вероники звучит нежно, словно она обращается к какому-то особенному человеку, важному. Это причиняет боль сильнее, чем удары под дых. Акулова умудряется вкладывать даже в такую банальную реплику толику заботы и сострадания. А я, уличный пес, не помню, когда обо мне в последний раз вот так открыто заботились. И это бесит. Лучше бы Вероника просто молчала.

– Расскажи… как ухаживать за девушками? – выпаливаю первое, что приходит на ум. Нужно как-то отвлечься, иначе эта атмосфера обреченности сведет с ума нас обоих.

– Ты правда хочешь об этом поговорить? Сейчас? – удивляется она. Да я и сам удивлен, что с языка слетел именно такой вопрос. Неужели нельзя было спросить про погоду или, скажем, машины?! Вот только включать заднюю уже поздно.

– Да, я хочу… поговорить об этом сейчас. На самом… деле… – Мне тяжело проговаривать слова, потому что каждый звук отдается новой волной боли. Словно в моем теле тысяча ножей, которые погружаются глубже и глубже. Их нельзя вытащить, они застряли там до последнего вздоха. Идиотские ощущения. – Я… я никогда не ухаживал за девушками...

Это признание неожиданно искреннее. Моя жизнь лишена таких изысков, как ухаживания за девушкой, так как никогда не знаешь, будет ли в ней вообще завтра. Романтика для меня – всегда мимо. Я не помню, чтобы прилагал особые усилия в плане общения с девушками. Понравилась? Подошел, познакомился, а на следующий день мы переспали. Неважно где. И даже больше – неважно, сколько продлятся наши отношения. Повезет – это будет месяц, повезет еще больше – год, а нет – так разойдемся уже утром и забудем имена друг друга.

– Ну… подарить цветы, – едва слышно рассуждает она, вырывая меня из пучины мыслей. Только сейчас замечаю, что Акулова слишком внимательно на меня смотрит, еще немного, и прожжет дыру в моей черепушке.

Сказать по правде, мне хочется завязать ей глаза, чтобы она не видела, как я морщусь от боли. В минуты слабости я предпочитаю быть один. Привык с детства. Однако приходится продолжать диалог. Это немного отвлекает.

– Какие?

– Мне нравятся ландыши.

– Я думал… всем нравятся розы…

– Они слишком праздничные и… – Вероника замолкает на мгновение, будто теряет ход мыслей. А может, ей сложно говорить, потому что паника не позволяет. Она вообще-то молодец, держится не так плохо, как я думал. Не истерит, не строит из себя звезду драмы. Скромно сидит в уголке и ждет своего часа. – Они темные. Я люблю светлые цветы. Поэтому я бы подарила ландыши.

– Что… дальше? – тут же спрашиваю, почему-то не хочу, чтобы между нами повисла пауза. А еще голос Вероники немного отвлекает от боли.

– Пригласить на прогулку.

– В ресторан? – Я снова сглатываю, хотя лучше бы сплюнуть.

Воздух чертовски тяжелый и сухой, от изможденности меня начинает клонить в сон.

– Нет, это скучно, – ее тон меняется, в нем мелькает легкое, чисто девчачье кокетство.

– Тогда что… не скучно?

– Я бы пригласила посмотреть на звезды, – голос Вероники Ники становится спокойным и тихим. Словно она поет колыбельную. Мне нравится слушать эту мелодию, она заглушает боль. Я чувствую, как веки медленно закрываются.

– А если… идет дождь? – в какой-то полудреме уточняю я. Сон сильнее, но я упорно сопротивляюсь.

– Для этого есть зонтик.

– Значит, в идеальное свидание нужно промокнуть до нитки? – перехожу на шепот. Почему-то представляю весну: первые лучи солнца, проникающие сквозь облака, стаи птиц, вернувшихся на родину, подснежники и дождь. По-весеннему прохладный, с грозой, от которой захватывает дух. А еще зонтик. Желтый. От него веет теплом, словно над головой раскрыло свои объятия само солнце. Эти образы расслабляют, в них однозначно что-то есть. Что-то, связанное с Никой.