Я больше не вижу парня с пистолетом.

– Да ты в конец прифигел, пацан?! – рявкает похититель.

Я замираю, увидев, что урод целится прямо в сердце Димы. У меня перехватывает дыхание, но Люк держится иначе – ни один мускул не дрогнул. Так и возвышается уверенным орлом, даже шаг сделал, отчего пушка теперь упирается ему в грудь. К глазам подступают слезы. Господи…

– Завязывай, друг, – хмыкает слишком будничным тоном Дима. – Ты хоть раз в жизни кого-то убивал? Кишка-то не тонка наставлять на людей ствол?

– Захлопни пасть! – взрывается мужик и начинает тыкать пистолетом в челюсть Диме, чтобы тот перестал говорить.

Мое тело охватывает волной дрожи. Проклятье!

– Тоже ошибка. – Люк слишком хорохорится, даже я понимаю, что сейчас это лишнее. Из последних сил тянусь к нему, хватаю за локоть, но Дима сбрасывает мою руку – показывает, чтобы я не лезла.

– На выход! – басом командует татуированный.

И не медля ни минуты, подонок тянет Диму к выходу.

Дверь с грохотом закрывается. Мир вокруг меня погружается во мрак. Я остаюсь одна.

15. Глава 14

Дима

Боль заставляет чувствовать жизнь, как говорят философы. Какое глупое утверждение! Боль заставляет корчиться и плеваться кровью. Боль делает уязвимым, слабым, неспособным впиться клыками в противника. Я ненавижу боль. Ненавижу быть слабым. Но ради Ники держусь.

Поэтому, когда меня возвращают в мрачную комнату, я улыбаюсь. Во рту противный металлический привкус, тело ноет, я едва передвигаю ногами. Эти уроды знают, куда бить. Они оказались гораздо смышленее, чем я предполагал. Им не нужна определенная сумма, им нужны ценные бумаги – акции Акулова, его состояние. И из меня они планировали выбить необходимую информацию. Почему-то решили, что мы с отцом Вероники близки, раз уж тот неожиданно в конце года решил нанять нового охранника. Какие еще факторы их заставили так думать – они меня не просветили, да это уже и не имеет значения.

Вероника подскакивает с койки, когда меня, словно мешок картошки, кидают к ее ногам. За похитителями захлопывается дверь, поднимая пыль в чертовски маленькой комнатке. Я смотрю на эту девчонку – в ее глазах застыли слезы и страх. Только это страх не за себя, а за меня, что уже довольно странно. Я привык, что люди вроде нее думают в первую очередь о себе. Какая разница, сдохнет какой-то парень или нет? Главное – выжить самим. Но глаза Ники говорят об обратном. И это пугает меня больше, чем боль в теле, чем предстоящие удары – наверняка их будет еще много.

– Боже, Дима! – шепчет она, пытаясь помочь мне подняться. Откуда столько доброты к тени, которая не стоит и гроша? Я не перестаю удивляться этой девушке.

Вероника усаживает меня на кровать и тянет свои тонкие изящные пальцы к моему лицу. Они теплые и нежные, словно меня касается шелк. После ударов эти прикосновения кажутся чем-то нереальным. Яотворачиваюсь. Жалость это или другое чувство – не имеет значения, оно мне не нужно. Иначе я поменяю свое отношение к Веронике, увижу в ней свет, а к свету легко привыкнуть.

– Дима… – зовет она.

– Давай о чем-то другом, – прошу я, сглотнув слюну с привкусом крови.

Давно меня так отменно не били! Нет ничего удобнее, чем связать человека и втроем выбивать из него информацию. Но черта с два я что-то скажу им. И тут уже дело не в репутации, а в том, что трое на одного – позор для мужиков. Могли бы и нормально поговорить. Грубость не красит даже преступников. Придурки. Не на того напали!

– Тогда… о чем мы будем говорить? Я… – она робко закусывает губу, словно мы не в каком-то дерьмовом заточении, а на прогулке или, скажем, в темном зале кинотеатра. И нет, к сожалению, в этом ее жесте нет ни капли вульгарности или раздражительности.