его: в неизменной белой рубашке, с небрежно закатанными рукавами, дорогих костюмных брюках и начищенных до блеска ботинках. Среднего роста, подтянутый и с таким выражением лица, что впору было начать ему сочувствовать.

– Малыш, – прошептал и сделал трогательный шаг в камеру, а я с ужасом поняла, что на полу прямо перед ним сидит Мотька, которая не успела спрятаться и жмётся в комок. Он проследил мой взгляд, брезгливо поморщился и с силой пнул. Моя подруга отлетела, ударившись о стену, и обмякла на бетонном полу, а я спешно отвернулась, чтобы не видеть этого. – Мерзкая тварь, – прошипел он, раздосадованный, что момент воссоединения был испорчен.

Согласна.

Он быстро подошёл и хотел взять меня на руки, но я шарахнулась в сторону. Это ему не понравилось: развернулся на пятках и вышел, бросив охраннику, который уже успел смениться:

– Убери.

Это был один из тех, кому безразлично. С непроницаемым лицом он прошёл в комнатку, не глядя на меня, поднял мышку за хвост и вынес, закрыв за собой дверь на замок, а я беззвучно заплакала, один раз сорвавшись на всхлип, сама от себя этого не ожидая, и замерла, вспомнив, что у меня есть голос.

Нет у тебя голоса, – вернула себя в реальность, отвернулась к стене, проигнорировав просунутый под дверь «ужин», и забылась тяжёлым сном.

– Как тебя зовут? – услышала утром настукивание и ответила:

– Не важно.

– Скажи.

– Роза.

– Идиотское имя. Тебе не идёт. – Я фыркнула возмущённо с такого заявления и демонстративно промолчала. Хотя обычно молчу равнодушно. – Буду звать тебя мышкой.

– Без разницы, – ответила, хотя в целом он был прав. И имя Роза для жгучей брюнетки с огромными карими глазами звучит как насмешка, а в комплекте с отчеством Романовна – подавно. Учитывая, что в этом доме мне сделали стрижку каре, я была больше похожа на мышь, чем на прекрасный нежный цветок.

Общаться хотелось ровно настолько же, насколько есть или шевелиться, я накрыла голову подушкой, чтобы не слышать за дверью стуки, и погрузилась в себя, а затем снова провалилась в сон. К сожалению, в ночь заступил извращенец, я таращилась в темноту и не могла забыться, слушая стоны не меньше трёх часов подряд. Запас прочности у этого парня был не чета ему, чему, впрочем, следовало бы порадоваться.

– Привет, – простучало следующим утром, но отвечать не хотелось, – я думал, он тебя заберёт.

– А я тут, – всё-таки ответила, хоть это и было очевидно.

– Хочешь, я помогу сбежать?

Странный вопрос.

– Да.

– Нужны деньги на первое время.

– У меня нет.

– У него есть.

– И?

– Сейф в твоей комнате.

– Наверное.

– Не видела?

– Нет.

– А теперь посмотришь?

– Да.

– Нужен код.

– Попробую.

– Если получится, сможем удрать.

– А если нет?

– Всё получится.

Я легла на кровать, уставившись в лампочку, и попыталась вспомнить, видела ли я когда-нибудь, чтобы он пользовался сейфом в моей комнате, и не смогла вспомнить ничего, включая то, что он там вообще есть. Ещё более странно то, что об этом знал охранник, который ни разу не был в моей комнате, разве что пока я в карцере. Да и это я представляю себе с трудом. С другой стороны, он обещал подумать, как меня вытащить, а значит, наводил какие-то справки или просто влез туда и всё проверил. Почему бы не попробовать. Без Мотьки мне тут делать совершенно нечего.

3. Проще простого

Днём он снова пришёл. Торжественный и благородный, с грустной улыбкой и неизменным певучим «малыш». Я протянула к нему руки, впервые, и его глаза расширились от удивления и удовольствия.

– Моя маленькая, – прошептал, подняв меня на руки, и понёс наверх, а я обняла его за шею и уткнулась своим носом-пуговкой в его рубашку, пахнущую дорогим одеколоном. Весь этот дом, точнее это крыло, было похоже на декорацию к мелодраме: огромные окна, золочёная мебель, канделябры, картины в массивных рамах, а на лестнице красная ковровая дорожка. – Ты поговоришь со мной? – спросил, уложив на кровать и пристраиваясь рядом, а я отрицательно покачала головой, но напустила в глаза тумана. – Не хочешь? – не унимался он. Я подумала и кивнула утвердительно. Будет очень некстати сейчас снова оказаться в карцере, когда на горизонте забрезжила надежда. – Я понимаю, – сказал грустно, – это не так просто, после стольких лет. Иди ко мне.