Принцип Рамзая. Записки военного разведчика Александр Карцев

* * *

Посвящается моим друзьям и наставникам, защитникам нашей Родины

Пролог

На выпускном курсе военного училища началась моя подготовка к работе в военной разведке. Но прежде чем нацепить на себя «парашют и буденовку», я должен был еще многому научиться. Одним из основных направлений в моей учебе была военно-медицинская подготовка, которая в дальнейшем помогала не только справляться со своими болезнями и травмами, но и успешно выполнять поставленные передо мною задачи.

И красной нитью через всю мою учебу, военную службу и жизнь прошли девиз и главный принцип легендарного советского разведчика, Героя Советского Союза Рихарда Зорге (агентурный псевдоним – Рамзай).

За моими плечами – двадцать шесть месяцев службы в Афганистане, командировки в разные страны, множество интересных событий и приключений, связанных с моей «лекарской» практикой, о которых и пойдет речь в этой книге. Как и о том, что моя подготовка к работе в военной разведке началась гораздо раньше, чем на четвертом курсе Московского ВОКУ.

Глава 1. Детские годы

Мои первые шаги в жизни были не самыми уверенными. Я родился с пороком сердца – пролапсом митрального клапана.

Мои родители всю жизнь проработали на комбинате «Химволокно», на вредном производстве. В связи с этим у всей нашей семьи всегда были проблемы с легкими.

У моей старшей сестры эти проблемы начались в полтора года, когда меня еще не было даже в проекте. Ей хватило небольшой простуды в яслях, чтобы получить двустороннюю пневмонию. После этого до двенадцати лет дома она практически не появлялась, месяцами пропадая в больницах и санаториях. В то время врачи говорили, что она проживет еще полгода. От силы год.

В двенадцать лет ей сделали первую операцию. Удалили часть одного легкого. Потом выполнили еще две операции на втором. И только тогда у нас появилась надежда, что она выкарабкается.

Я хорошо помню свою сестру в те годы. Мне показывали ее. Говорили: «Видишь вон ту девочку в окне третьего этажа? Это твоя сестра Таня». И я вытягивал шею, чтобы получше ее рассмотреть. В саму больницу меня обычно не пускали.

Татьяна потом долго вспоминала большую кучу конфет, которые я собирал почти целый год к ее приезду домой после очередной операции, – все, что получил на свой день рождения, на Новый год и другие праздники. А чего вспоминать-то? Родители с детства приучали нас думать не только о себе. И всегда делиться конфетами с друзьями и близкими.

Именно тогда я и решил стать врачом. Чтобы маленькие дети никогда не болели. И всегда были дома, а не в больнице.

А еще я мечтал попасть на войну. Потому что оба моих дедушки погибли во время Великой Отечественной войны. Все свое детство я ненавидел их за это. Почему-то тогда я был уверен, что если бы они по-настоящему всех нас любили – своих жен, детей и внуков, – то обязательно вернулись бы с войны живыми. То, что на войне не все зависит от нашей любви, я тогда еще не знал. А потому мечтал стать военным, попасть на войну и обязательно вернуться с нее живым. Чтобы доказать им, чтобы они поняли, как сильно я их люблю. И как сильно мне их не хватает.

Но все это было только мечтами. В реальной жизни в детстве я сторонился подвижных игр со своими сверстниками. Ни о какой игре в футбол, волейбол, хоккей или баскетбол, разумеется, и речи тогда не было. Даже обычная игра в прятки была мне не по силам. Пробежав с десяток метров, я чувствовал, как сильно начинает колотиться сердце. Останавливался и сразу же забывал об игре. Я долго не мог научиться плавать, подтягивался всего два или три раза. Бег на уроках физкультуры казался мне сущим наказанием – я задыхался, быстро уставал и почему-то все время боялся потерять сознание.

В первом классе, катаясь зимой с горки на санках, я сделал маленькое открытие. Оказалось, что уличная водоразборная колонка гораздо крепче, чем моя голова. И в результате этого открытия оказался в больнице с сотрясением мозга.

Как-то вечером, путешествуя по больнице, я забрел в один из кабинетов, в стеклянных шкафчиках которого хранились какие-то неведомые мне хирургические инструменты, огромные шприцы и другие орудия пыток. Это было по-настоящему страшно. В этом кабинете я понял, что врач из меня не получится. Потому что я слишком добрый для этого. А если и буду лечить своих пациентов, то только вкусными микстурами, теплым словом и волшебным пенделем – как говорил мой отец, лучшим лекарством всех времен и народов.

А еще отец часто рассказывал мне об Александре Васильевиче Суворове, который в детстве тоже рос болезненным мальчиком. Но чтобы стать сильным и здоровым, он обливался холодной водой, делал разные упражнения. И со временем стал полководцем и генералиссимусом. Я пробовал принимать холодный душ и делать разные упражнения. Но мне казалось, что толку от них мало. А вода была слишком холодной или слишком мокрой – в общем, с закаливанием у меня тогда тоже ничего не получилось.

Возможно, дело было в том, что к здоровью ведет множество тропинок. Но те тропинки, которые проложили до меня другие люди, мне не совсем подходили. И я должен был проложить свой путь, используя опыт и знания тех, кто жил до меня.

Правда, вместо того чтобы прокладывать его или хотя бы пытаться справиться со своими врожденными и приобретенными проблемами, я в эти годы активно собирал в свою медицинскую карту все новые и новые болячки.

Для меня до сих пор остается загадкой, почему мои родители никогда не делали особой скидки на мои проблемы со здоровьем. Возможно, на фоне проблем моей старшей сестры они не казались им такими уж серьезными? Татьяне регулярно оформляли справки об освобождении от уроков физкультуры. Мне – нет. Но, с другой стороны, и за низкие оценки по физкультуре они меня никогда особенно не ругали. Правда, однажды я случайно подслушал окончание разговора родителей на эту тему. Они что-то говорили о моем здоровье. Я запомнил лишь окончание той беседы. Точнее, всего два слова, сказанные отцом: «Как все».

Отец был уверен, что я не должен получать каких-то послаблений. Потому что они не пойдут мне на пользу. Я должен быть таким, как все. Вернее, стараться стать таким, как все. Чтобы когда-нибудь в далеком будущем стать хотя бы чуточку лучше… себя вчерашнего.

Почему-то вместо того, чтобы учить бегать, отец с раннего детства приучал меня делать упражнения для улучшения зрения. Говорил, для того чтобы жить мне было интересно, нужно видеть дальше и больше остальных.

А еще мы играли с ним в «запоминайку» (запоминание большого количества различных предметов на время с последующим их записыванием в ограниченное время) и шахматы.

Все эти игры и занятия явно не способствовали выработке у меня физической выносливости и силы. Но, по словам отца, когда тебе что-то не по силам, начинать нужно с того, что по силам.

Когда я учился в четвертом классе, почему-то решил, что должен готовиться к войне. Во-первых, если меня ранят в правую руку, я должен уметь стрелять и левой рукой. А потому начал ее разрабатывать. Держать чернильную ручку в левой руке, когда делал уроки. И ложку во время еды. Много лет спустя я узнаю, что эти упражнения очень полезны для развития мозга. Но, что самое забавное, через много лет я действительно попаду на войну. И эти навыки мне очень пригодятся.

А во-вторых, я считал, что мне нужно научиться терпеть боль. Ведь если на войне я попаду в плен к врагам, они начнут меня пытать и сделают мне больно. Но я не умею терпеть боль и поэтому выдам им военную тайну. А ведь пионеры не должны выдавать военную тайну!

Как-то раз я стащил из кухни спички, неподалеку от дома развел небольшой костер. Взял кусок арматуры, которую нашел рядом. Обмотал толстой тряпкой одну сторону, чтобы было за что держаться. А другую сторону арматуры разогрел на костре докрасна. И приложил к левой руке.

Я точно знал, что враги, захватившие меня в плен, обязательно сделают это. Потому что это очень больно. Да, это было очень больно. Но я не заплакал. Подумал, что, если заплачу, враги догадаются, что мне больно. И решат, что я выдам им тайну. Не дождутся!

Тогда я еще не знал, что настоящую военную тайну защищает не героизм пионеров, а целый комплекс мероприятий, предусматривающих по умолчанию, что попавший в плен давно уже не пионер. И все расскажет. Рано или поздно. Все, что знает, и даже то, чего не знает.

Но это будет еще не скоро. А пока я шел домой и надеялся, что родители не заметят огромный волдырь, вскочивший на месте ожога. Отец увидел его сразу.

– Мальчишки? – почему-то спросил он.

– Сам, – ответил я. Но даже если бы это и сделали мальчишки, я бы все равно их не выдал.

– Больно?

– Больно.

– Плакал?

– Нет.

– Это правильно, – сказал отец и пошел искать в аптечке, чем обработать ожог. Хотя к тому времени я уже знал, что на любую царапину или ожог нужно просто пописать, приложить подорожник, а потом забинтовать, если есть чем. А если нечем, то найти чем. И все обязательно заживет! В детстве нам все кажется простым. Это у взрослых все сложно.

Вперед