В чулане под лестницей Мэриголд нашла молоток и гвозди, тряпки и кисти, а также полупустые банки с краской. Выбрав одну с надписью «ПОЛНОЧЬ», она взяла банку и большую кисть и уже направилась в свою комнату…

– Это ужасная идея! – раздался вдруг громкий голос Торвилла.

От неожиданности Мэриголд выронила кисть. Но спустя мгновение с облегчением поняла, что Торвилл кричал не на неё. Он всё ещё находился в своём кабинете. Просто его голос был достаточно злым, чтобы долететь до неё: он кувырком скатился по лестнице, протиснулся под закрытой дверью и ворвался в коридор, где Мэриголд застыла, прислушиваясь.

– Надо что-то делать, – сказал он, – но не так! Это слишком опасно.

Наступило долгое молчание.

– Конечно, я не это имел в виду, – наконец сказал Торвилл. – Мне надоели твои обвинения, Вивьен, и я не собираюсь стоять здесь и выслушивать их. Неужели ты думаешь, что можешь оскорбить меня, а потом умолять о помощи?

Снова последовало молчание.

– Нет, не можешь! – прорычал Торвилл.

На лестнице в кабинет раздался лязг металла, звон стекла и топот шагов. Торвилл ураганом ворвался в коридор, так что Мэриголд еле успела отпрыгнуть в сторону.

– Смотри, где прячешься! – рявкнул он.

– Извините! – сказала Мэриголд, но Торвилл уже пронёсся мимо неё в вихре мантии.

За ним тянулся резкий запах злой магии, и впервые за этот день Мэриголд пришло в голову, что она может быть не единственной проблемой волшебника.

Вполуночной краске было что-то странное. Мэриголд ожидала, что она будет чёрной, но она оказалась глубоко синей, с огненными блёстками, сияющими, как звёзды в ночном небе, и чем больше девочка красила ею стены, тем тише, холоднее и темнее становилась комната. Казалось, краска поглощает солнечный свет, а также пение птиц за окном, и шаги в коридоре, и тепло кухонной плиты, растопленной этажом ниже. Когда Мэриголд покрасила все четыре стены, в комнате воцарились тени и тишина.

Девочке не терпелось показать свою работу Крючкотвору.

– Зловеще, не правда ли? – спросила она, когда тот застыл в дверях, разглядывая комнату: полуночную краску, тяжёлые портьеры и букет колючек. – Как будто здесь живёт очень злой человек.

Крючкотвор наклонил голову к одному плечу, затем к другому, изучая интерьер под разными углами. Пожал плечами:

– Не в моём вкусе.

Мэриголд плюхнулась на кровать, отчего древние пружины взвизгнули.

– Сегодня утром я двадцать три минуты была умирающей звездой, – сказала она. – Ты должен засчитать это в копилку моей злобы.

– А ты должна помочь мне нарезать овощи, – ответил Крючкотвор. – На ужин – тушёный кролик.

– Но приготовление рагу – не злое дело! – запротестовала Мэриголд.

– С точки зрения кролика – очень злое. – Крючкотвор развернулся, взмахнув хвостом. – Осталось всего шесть дней, чтобы произвести на меня впечатление, принцесса. Придётся постараться.

С этими словами Крючкотвор направился на кухню, но Мэриголд за ним не последовала. В Имбервейле она редко подчинялась правилам и теперь не собиралась начинать.

Вместо этого она поднялась по тёмной узкой лестнице в башню, где располагался кабинет Торвилла, и постучала.

– Что? – отозвался Торвилл с той стороны.

Его голос звучал ворчливо, но по крайней мере без прежней ярости. И он не велел ей убираться прочь и не угрожал превратить в жука, так что Мэриголд толкнула дверь.

– А, это ты. – Торвилл сидел в потёртом зелёном кресле, повернувшись к неровной каменной стене, которую пинал. Он едва взглянул на Мэриголд, когда та зашла. Солнце уже садилось за Дикий лес, и небо за окнами пылало оранжевым. – Разве я не говорил тебе не мешать мне?