– Что заткнулась? Ну, давай, проси… проси, чтобы я тебя отпустил, чтобы не трогал? Чтобы не понял, что ты течешь как сучка, проси…

Эти его слова будто срывают предохранители, инстинкты самосохранения уже не работают, мне больно, но не потому, что он держит и трогает. Больно оттого, что он говорит. Я начинаю биться в его руках, пытаясь достать его своими маленькими кулачками, выгибаюсь, ногами дрыгаю, задыхаюсь, но пытаюсь кричать, хотя тут же чувствую на своих губах его ладонь, ту самую, которую я перевязала несколько минут назад.

– Покричать захотела, да? Сучка мелкая, давай, ори… так веселее.

– Что тут происходит? – грозный рык Кирилла бьет по ушам, а яркий свет режет глаза.

Кажется, я спасена. Только почему же так нереально стыдно?

Майя

Вскакиваю с дивана и начинаю судорожно поправлять на себе одежду, щеки горят, руки и ноги не двигаются, и я просто не знаю, куда деть глаза, потому что смотреть на отчима нереально стыдно! Невыносимо просто!

Даже не представляю, что он обо мне теперь будет думать. Еще и маме наверняка расскажет. Ужас!

– Я спрашиваю еще раз, что происходит! – по гаражу прокатывается громоподобный бас Кирилла, я снова вздрагиваю, взгляд мечется в сторону выхода, куда так хочется юркнуть, чтобы бежать без оглядки.

– Я… – закусываю дрожащую губу, принимаясь что-то лопотать, но собрать мысли в кучу практически невозможно – мой мозг из-за проклятого сводного превратился в желе, он отказывается работать, а Клим, усевшись на диван, ничуть не помогает.

– Пап, тебе про пестики и тычинки рассказать? – лениво усмехается сводный, ничуть не стесняясь отца.

За то время, что мы провели вместе, я побывала в аду, а этот наглый Дементор – ему, конечно же, хоть бы что! Потому что преисподняя – его истинный ареал проживания! Ему комфортно, когда другие смущаются, мучаются, находятся в его власти. Он питается чужими негативными эмоциями, и от этого кайфует. И сейчас он наслаждается тем, как подставил меня, выставив перед отчимом в плохом свете.

Ему всё равно, что отец о нас подумает. Ему на всё плевать.

– Клим, ты опять? – цедит сквозь зубы Кирилл, и от него веет напряжением. – Майя, ты в порядке?

Когда он обращается ко мне, голос меняется, становится мягче.

– Он ничего тебе не сделал? – он оглядывает меня на предмет повреждений, но потом возвращает взгляд к сыну, замечая его перебинтованную руку. – Что это? Почему у тебя кровь?

Этот вопрос помогает мне выбраться на поверхность из темного омута, куда меня с головой погрузил проклятый сводный. Поворачиваюсь к Климу, видя, что он поднимает руку с таким видом, словно она чужая, не принадлежит ему и никакой боли он не чувствует.

Хотя я реально вижу кровь, проступающую всё сильнее!

Не могу сдержать вскрик, закрываю ладошкой рот.

Он вообще человек? Ему совсем не больно?

– Это ерунда, – закатывает глаза мой сводный, усмехнувшись и покачав головой, едва взглянув на руку, он только крепче сжимает пальцы.

А я совсем некстати думаю о том, что эти пальцы меня ласкали, и снова предательски краснею, отступая на шаг и пропуская отца ближе к сыну.

– Не похоже на ерунду. – Кирилл переключается на рану сына, отвлекаясь от вопроса о том, чем мы тут занимались. – Нужно нормально перевязать.

– Перевязать, и прививку от столбняка, – тихо замечаю я, хлопая ресницами.

– Что за ху…

– Не выражайся при девочке! – осаживает Клима отец, потом поворачивается ко мне. – Ты точно в порядке?

Я киваю.

– Хорошо, – отвечает рассеянно Кирилл, а я вздыхаю с облегчением, а потом, выдохнув, несмело спрашиваю:

– Можно я пойду?

Отчим смотрит на меня с удивлением, мол, что за странный вопрос?