С дальнего берега на меня смотрела пара золотистых глаз. В тени деревьев стояла мужская фигура. Мрак стекался к ней – казалось, фигура эта впитывает саму ночь. Темнота окутала незнакомца, облепила его, будто вторая кожа, и лишь изредка то тут, то там вспыхивала искорка. Острая линия скул, пальцы задумчиво поглаживают шею. Ничего примечательного, такого, за что взгляд мог бы зацепиться. Если не считать глаз. Узкие, будто у змеи, они горели в темноте, как два маяка. Жилка у моего горла начала тревожно пульсировать, налилась жаром. Сердце тяжело застучало о ребра.

Когда дьявол убивает святых, он неспешен.

Томми крепче обхватил меня, но я толком и не почувствовала этого. Золотистые глаза буравили меня и спину моего брата, пока тот спешил к дому. Незнакомец склонил голову набок. Трудно было понять, дружелюбен ли его взгляд. Чего он ищет – ответов или добычу?

По моим венам разлился холод, но было еще одно чувство, пробиравшее меня до костей, чувство, от которого не получалось отвлечься. Я робко подняла руку и медленно разогнула пальцы. Томми все нашептывал свои утешительные речи, поглаживая меня по спине. Золотистые глаза улыбнулись мне в зацелованном тенями мраке.

Мой слух наконец уловил слова брата, приглушенные и нечеткие, словно он говорил издалека, из-под толщи воды. Нет на нашей ферме никакой чертовщины. Ее не существует!

Я будто бы вся растворилась в этом нечеловеческом взгляде. Меня словно осенило, и внутри заворочалось зловещее предчувствие. Я давно понимала, что мы странное семейство. Что горожане о нас судачат. Но только теперь, прижавшись к груди брата и не в силах унять дрожь, я осознала в промозглом мраке еще кое-что. Томми не прав, и папа тоже.

– Дьявол не заберет папину душу, – заверил меня брат.

Я кивнула и прижалась к его плечу. Первый и единственный раз в своей жизни я порадовалась, что он больше меня не слышит.

– Конечно, – прошептала я в ответ. – Ведь он явился за моей.

В аптеку пробрался пикси и теперь беззастенчиво пялился на меня.

На этих существ лучше вообще не обращать внимания, но я совершила эту роковую ошибку, пока пикси, обгладывая маленькую пористую кость, перескакивал с полки на полку за спиной у мистера Лэйни. Серовато-зеленая кожа пикси сразу бросалась в глаза: слишком уж ярким и необычным было это пятно на фоне аптечных склянок. Потом пикси устроился на ворохе эластичных бинтов, подергивая заостренными и длинными, как у кролика, ушами, и принялся наблюдать за мной зоркими блестящими черными глазками. Он склонил маленькую голову набок, обнажив клыки в хищной улыбке. Мистер Лэйни кашлянул:

– Мисс Колтон, что такое?

Я усилием воли перевела взгляд на аптекаря, взявшись за железное распятие, висевшее у меня на шее. Стоило пальцам скользнуть по прохладному металлу, как пикси тотчас исчез.

– Что, простите?

– Я спросил, что такое. Вы будто что-то увидели. – Аптекарь нахмурился, но дожидаться ответа не стал, а просто придвинул ближе мою покупку – пузырек с болеутоляющим – и сдачу.

Я убрала склянку и деньги, поправила шляпку и платье и вышла из магазина под пристальными взглядами миссис Джойлэнд и миссис Фарли. Над головой у меня звякнул колокольчик, вторя тем, что были повязаны у меня на лодыжке. Одна из дам прошептала:

– У этой не все дома.

Я остановилась всего на секунду, а после сразу вышла на улицу.

Солнце то пряталось за серыми проворными облаками, то снова выныривало. То и дело поднимался легкий жаркий ветерок, раскидывая пыль и грязь по дороге. Флюгер на крыше универмага «Таллис» неутомимо вращался словно балерина. Мимо меня пробежала ребятня в грязной одежде, придерживая шляпы, чтобы не слетели. Напротив таверны, которую закрыли шесть лет назад – она таки пала жертвой сухого закона, – жена пастора с тремя сестрами обмахивались веерами, крепко сжимая сумочки. На руках у них белели чистые, накрахмаленные до хруста перчатки.