– Мы спускаемся к реке… – пробормотала я, но язык сегодня не слушался, как и во многие другие дни. Но мне живо представилось, как папа выводит своим бархатным, низким голосом заветные слова и как его седеющая борода подергивается на каждом слоге.

В небе совсем недалеко от меня полыхнула молния. Оставаться на улице в такую грозу было опасно, а уж среди высоких деревьев и рядом с водой тем более, но я должна была закончить. Казалось, если я хоть один раз пренебрегу папиной литургией, я забуду ее насовсем. Я никогда не пела. Пел всегда он. Он был голосом, который я отринула, а Томми потерял, когда лишился слуха. Но оставался еще танец, и я плясала, как в старые добрые времена, подняв лицо к небу и шлепая по грязи, а ветер трепал мои волосы и холодил затылок.

На той стороне реки застонали от ветра рослые сосны и ели, зашуршали листья на протянутых к небесам ветках, а тени запрыгали по воде. Я двинулась в обход нашего дома по выжженной тропке, траву на ней разъела соль, которую мы сыпали изо дня в день на протяжении многих лет. Ветер носился по реке, пробирал меня до костей, но я упрямо шла, рассыпая соль, бормоча себе под нос, выдерживая ритм, пока наконец не закрыла глаза и не начала двигаться по памяти. Мои плечи покачивались в такт порывам ветра, подол платья хлестал по лодыжкам. Стоило мне с головой погрузиться в мелодию, как память стала воскрешать не только папин голос, но и мелодичные переливы его призрачной гитары.

Вместе с финальными словами, сорвавшимися с моих губ, упали на землю и последние крупинки соли. Повинуясь инстинкту, я подняла глаза на лес, на темную покачивающуюся линию древесных крон. Нет ли где хоть крохотного признака жизни? И главное, пары золотистых глаз? Впрочем, с нашей последней встречи прошел уже год, и за это время тревоги о том, что у самой границы наших земель бродит зловещее видение, уже успели отступить. Люди поговаривали, что дьявол блуждает по нашей ферме, и были совершенно правы. Он навещал меня каждый месяц, но только во сне.

Дождь лил с такой силой, точно кто-то дернул за рычажок, а вернуть его в прежнее положение забыл. Подол платья облепил мне ноги, промокшие волосы хлестали меня по лицу, но я не двигалась с места. Иногда мне хотелось, чтобы грянул холодный ветер и забрал и мои легкие. Чтобы наконец покончить и с ожиданием, и с тревогой, и с издевками, и со скорбью.

Я зашла в дом. Дождь быстро смывал мою свеженасыпанную соль. Все мои старания растворялись на глазах.

Под напором стихии весь наш дом дрожал. Жестяная крыша гудела под ударами капель, словно гонг. Колокольчики, которыми было украшено наше крыльцо, неумолчно и заунывно звенели, а огоньки свечей, расставленных по гостиной, мигали от каждого порыва ветра. На столе стоял нетронутый, давно остывший ужин Томми, а рядом с ним наши грязные кружки из-под кофе.