Поужинав, Первин спустилась вниз. В лобби, как и прежде, было очень людно, к трем телефонным будкам в соседнем холле выстроилась длинная очередь. Попасть в одну из них Первин удалось лишь через полчаса, она сняла трубку и попросила оператора отеля набрать номер резиденции мистера Л. М. Банкера. На том конце ответил слуга и пошел звать маму Первин.

Голос Камелии Мистри звучал, как всегда, спокойно:

– Здравствуй, доченька. Ты где?

– В отеле «Тадж-Махал». Папа не хотел возвращаться домой – путь-то лежит через фабричный район.

– Да, он мне уже позвонил, и я одобрила его решение. Лучше оставайтесь в Европейском квартале, пока эти гунды[25] не утихомирятся.

– А как у Банкеров?

– Они побаловали меня отличной едой, выделили прекрасную комнату; ну и, разумеется, ужасно рады, что Гюльназ хоть на одну ночь вернулась под родной кров. Уверена, что я бы прекрасно переночевала дома и без папы, но Гюльназ так сюда рвалась – я не смогла ей отказать.

Первин и рада была бы не переживать, но она прекрасно знала, что парсийская колония Дадар – единственная община зороастрийцев в Бомбее, не обнесенная стенами.

– В районе видели бунтовщиков?

– Нет, да они и не смогут сюда попасть. На улицах полицейские патрули, там же самые крепкие наши парни. Наслаждайся «Таджем», а за нас не переживай, – успокоила мама Первин.

– Никогда еще не видела здесь такой толпы. То, что папа нашел нам номер, просто чудо.

– В былые дни очень помогало то, что дедушка был другом мистера Таты, но дедушки больше нет; видимо, Растом использовал свои связи. Он же строит Ворота поблизости, часто приглашает в отель деловых партнеров на ленч или чай. Растому понравился ваш номер?

– Я брата пока не видела.

– Нашел себе очередное дорогое развлечение, – ласково усмехнулась Камелия.

Какой-то бизнесмен стоял, прижавшись всем лицом к стеклу телефонной будки. Первин поняла, на что он намекает. Она пожелала маме спокойной ночи и вышла.

Часы показывали десять вечера, и, дожидаясь лифта, Первин обвела взглядом гостиничный холл. Толпа успела поредеть примерно вполовину – видимо, многие постояльцы уехали, как и Колин, в Дом правительства. Первин рассудила, что, если полиция сочтет обратный путь небезопасным, все они останутся в правительственной резиденции, пока не утихнут протесты.

Незачем тревожиться за Колина – и тем не менее она тревожилась.

Кровать в английском духе, под балдахином, с большими мягкими подушками и пухлым матрасом, разительно отличалась от ее кровати дома. Вместо накомарника высокие стрельчатые окна были затянуты сеткой, как и в доме у Хобсон-Джонсов. Это было по-европейски, и в результате кровопийцы вообще не попадали внутрь. Впрочем, одному комарику удалось преодолеть все препятствия, и из-за его зудения уснула Первин далеко не сразу.

А потом ей приснился сон. Снова утро, она идет по набережной Кеннеди. Вдоль улицы стоят трибуны, однако на них никого. Почему? Ведь должен прибыть принц! Первин вгляделась и увидела: на трибунах сидит один-единственный человек. Френи, во всем белом – как одеваются в храм. Френи окликнула Первин, та попыталась к ней подбежать, но ей мешало сари. Френи показывала ей книгу, и, несмотря на разделявшее их расстояние, Первин как-то поняла, что это свод правил колледжа Вудберн. И тут между нею и Френи вдруг появились профессор Гупта, мистер Грейди, достопочтенный Салливан и мистер Атертон. А потом – человек в сером костюме и полицейский сержант, которого она видела рядом с повозкой.

И как дать Френи нужный совет в их присутствии?

Неожиданно подъехал принц Уэльский – на машине, не в карете, причем он сам сидел за рулем. Машина мчалась все быстрее, и Первин, к ужасу своему, заметила, что принц хохочет как ненормальный. Машина все ускоряла ход, и Первин вдруг поняла, что принц направляется к ней. А сама не могла сдвинуться с места.