Джамшеджи смотрел мимо дочери, в открытые окна, на океан. Помолчал несколько минут, потом заговорил задумчиво:

– Поскольку мистер Атертон здесь недавно, он наверняка не слышал про историю в Бомбейском университете.

– Да? А что за история?

Ее отец помолчал, потер подбородок:

– Смертельный случай – вернее, два. В 1890-е годы две студентки одна за другой выпали из часовой башни Раджбай на территории Бомбейского университета. Две очень странные смерти – и ни за одну из них никто не понес наказания.

Первин заинтересовалась сильнее прежнего:

– Почему?

Джамшеджи набрал полную грудь воздуха, словно готовясь к длинному рассказу, и только потом заговорил:

– Я тогда еще был совсем молодым юристом, но в клубе «Рипон» целый год только и разговоров было, что про эту историю. Как я уже сказал, обе девушки упали с большой высоты и разбились насмерть, с промежутком в несколько минут. Одна из теорий состояла в том, что они сами выбросились из часовой башни в главном здании, не стерпев позора – на них якобы напал неизвестный или неизвестные. Другие считали, что это преднамеренное убийство. Опросили очень многих молодых людей – и студентов, и работников, – дважды устраивали суд, но никого так и не осудили. – Тут в глазах у Джамшеджи появилось странное выражение. – Кстати, нынче тридцатая годовщина их гибели.

Первин медленно произнесла:

– Очень странно, что и Френи погибла точно так же. На самом-то деле люди падают и выпрыгивают из зданий каждый месяц, случается, что их оттуда выталкивают. Если судить по тому давнему делу, коронеру в данном случае очень непросто будет вынести вердикт.

Джамшеджи кивнул:

– Родители просили тебя о помощи?

– В принципе, нет, – призналась Первин. – Я представилась, дала им визитку, потому что чувствовала… своего рода ответственность, ведь их дочь приходила ко мне в начале недели.

Взгляд Джамшеджи вновь переметнулся с окна на дочь.

– А они об этом знали?

– Я упомянула, что виделась с ней в конторе. Подробностей не раскрывала.

Джамшеджи шумно втянул воздух:

– Ты этими словами могла дать им повод в чем-то тебя обвинить.

– Но я же не посоветовала ей пойти в колледж. Говоря конкретно, предложила остаться дома, сославшись на плохое самочувствие. Она бурно возражала против этого, сказала, что не хочет обманов.

Джамшеджи серьезно посмотрел на дочь:

– Тебе необходимо это записать. Ты этим и занималась, когда я пришел?

– Мне нужно было прямо тогда все зафиксировать. А сейчас я записывала, что случилось с момента моего прихода на трибуны у колледжа. На случай, если мы будем содействовать Каттингмастерам. Я чувствую себя за них ответственной. – Первин помолчала. – Не хочу, чтобы Френи так же обделили правосудием, как и тех девушек, упавших с часовой башни.

– Совершенно согласен. – Джамшеджи нахмурился. – Если дознание и полицейское расследование зайдут в тупик, мы можем попробовать добиться, чтобы родителей выслушали в другом суде.

Первин обрадовалась перемене в настроении отца:

– Ты мне поможешь?

– В обычном случае я был бы только рад представлять интересы такой семьи. Но пока в этой истории столько темных пятен. – Джамшеджи поднялся на ноги. – Из уважения к Каттингмастерам я буду наблюдать за твоими действиями. Согласна?

– Разумеется. Мне завтра написать Каттингмастерам записку?

– Давай сегодня не будем думать про завтра. Ты долго тут просидела со своими переживаниями. Тебе нужно поесть.

Через час официант принес Первин тарелку сэндвичей с курицей и чатни, ананасное пирожное и чайник чая дарджилинг. Первин вдруг обнаружила, что страшно проголодалась, несмотря на все свои тревоги – скорбь по Френи, беспокойство за маму и Гюльназ. Ей мучительно было думать о том, что они, как и она, могут стать свидетелями беспорядков. По счастью, они были не в одиночестве, а с родными Гюльназ.