– Господь всемогущий и бессмертный, даруй нам жизнь и здоровье и услышь молитвы наши за слугу твою Френи; будь к ней милостив и, буде на то воля твоя и твое благословение, да обретет она вновь здравие телесное и душевное…

Слышать это было неприятно – достопочтенный Салливан говорил так, будто еще есть какая-то надежда. Студентам потом будет только тяжелее. Впрочем, ему, как священнику, положено дарить утешение.

Первин увидела, что Элис сидит в самом последнем ряду, места с обеих сторон от нее свободны. Первин устроилась рядом, взяла подругу за руку. Ладонь была холодна как лед. Первин молча начала произносить молитву, древние слова Авесты и зороастрийской веры заполнили мысли, заглушили английскую речь.

Через некоторое время Элис прошептала:

– Хорошо, что ты пришла. А то я все реву.

– Сочувствую, Элис, – прошептала Первин.

– Да за меня не переживай. А вот родители Френи… – Элис запнулась. – Нужно им сообщить, как ее ценили в колледже. И я хочу им сказать, как она мне нравилась.

Первин вспомнила слова Френи о том, что ее старший брат умер. Получается, родители лишились обоих детей – ужасная участь.

Она подумала об изувеченном лице Френи, ее простеньком, неплотно завязанном сари. В смерти Френи стала полной противоположностью опрятной толковой студентки с полной сумкой книг.

Сумка. А ведь сумки рядом с телом не обнаружили. Но Френи наверняка пришла в колледж с ней.

Первин задрала голову повыше и прошептала подруге в ухо:

– Ты не могла бы после службы подняться на третий этаж? У Френи была сумка из коричневой ткани. Рядом с телом ее нет.

– Ладно. А зачем?

Сидевшие неподалеку студентки, среди которых была и Лалита, начали вслушиваться в их разговор, а не в бубнеж достопочтенного. Первин качнула головой:

– Позвони мне вечером.

Выйдя из полумрака часовни, Первин моргнула, привыкая к свету. В саду повсюду мелькали полицейские. Она зашагала по галерее, проходившей перпендикулярно газону. На полдороге ее остановил светловолосый англичанин – тот, который раньше разговаривал со священником.

– Прошу прощения, мадам. Здесь проход запрещен. – Легкий ирландский акцент, приятно рокочущие звуки «р». Первин подумала: а может, это мистер Грейди, преподаватель, который так нравился Френи?

Она решила прикинуться бестолковой и ответила:

– Простите, я уже ухожу. А вы из полиции?

– Нет! – Он скривился, будто она его оскорбила. – Я пытаюсь разогнать тех, кто здесь не учится и не работает.

– А сами вы здесь работаете?

– Разумеется. – Голос звенел от ярости. – Меня зовут Теренс Грейди. Исторический факультет.

Мистер Грейди был среди любимых преподавателей Френи, он же являлся куратором Союза студентов.

Чувствуя все большее любопытство, Первин смерила его взглядом. Лицо совершенно заурядное: широко посаженные любознательные голубые глаза, прямой короткий нос. Волосы светлые, у таких людей кожа легко обгорает, у него же она была бронзоватой – похоже, в Индии он давно и успел привыкнуть. Одет мистер Грейди был в серый хлопчатобумажный костюм, белую рубашку, красный шелковый галстук – судя по виду, местной выделки. Единственное, что поразило Первин, – потертый коричневый саквояж. Он напоминал багаж путешественника.

– А вы кто такая? – В голосе мистера Грейди слышалось возмущение. – Зачем явились к нам в кампус?

Ситуация вдруг перевернулась. В глазах этого преподавателя она непонятная чужачка, которая сперва пробралась на трибуны, а теперь пытается командовать на месте преступления.

– Меня зовут Первин Мистри. Я поверенный, знакомая мисс Хобсон-Джонс. – Остается надеяться, что это не повредит Элис. – В кампус я попала, потому что мисс Дабу послала за мной Лалиту – по религиозным причинам.