Выбрав майку и плиссированную юбку, я торопливо переодеваюсь и отправляюсь на поиски своей родительницы. Мне все кажется, что она ждет меня и нашей встречи так же сильно, как и я.

Прикрыв дверь, оказываюсь в светлом коридоре. Он совсем не похож на коридор приюта – слишком чистый, и стены такие красивые, цвета слоновой кости. Спускаюсь на первый этаж, а там никого, даже этой Агриппины Павловны. И как-то так получается, что я забредаю во двор с фонтаном – непонятно. Хотя лучше бы осталась сидеть в своей комнате, потому что увидеть, как под струями воды стоит мальчишка, вероятно, мой ровесник, удовольствие не из веселых. Он не плескается, не улыбается, просто стоит там, в центре, с закрытыми глазами, и позволяет каплям воды охлаждать его тело.

– Эй, ты чего там делаешь? – спрашиваю я, подходя ближе.

Он не отвечает, даже не шевелится. Только белая майка все сильнее липнет к худощавому телу.

– Ты в порядке? – снова задаю вопрос. А когда не получаю ответа, решаю зачем-то залезть в этот фонтан, подойти к мальчишке и дотронуться до его лица.

Останавливаюсь напротив него, смотрю на густые ресницы и красивый изгиб губ. У него удивительно острые скулы и прямой нос, черты лица кажутся настолько идеальными, словно передо мной не мальчик, а сотворенный художником портрет. Только волосы кофейного цвета выбиваются из этого образа, хаотично разбросанные по его макушке и явно неприятно липнущие к лицу.

«Красивый», – мысль-вспышка врывается в мое детское сознание.

Мальчик немного выше, поэтому я привстаю на носочки и только планирую коснуться его щек, как он резко бьет тыльной стороной ладони по моей руке.

– Проваливай, – он распахивает глаза и смотрит совсем не по-доброму, с нескрываемой агрессией и враждой.

В желудке что-то неприятно ухает, и я прикусываю губу, теряя дар речи. Моя ладонь горит от удара. Нет, я не из неженок, мне и раньше доводилось участвовать в драках, особенно в детском доме, но сейчас отчего-то становится так неприятно, что накатывают слезы.

– Оглохла?

Он не кричит, да ему и не надо. Так говорить, что мурашки по телу, может не каждый. Один только тон голоса чего стоит, он будто олицетворение всемирного зла. Настоящий всадник апокалипсиса.

– Или думаешь, в сказку попала?

– О, господи! – вопит за моей спиной женский голос. Кажется, он принадлежит Агриппине Павловне. – Глеб, что ты там делаешь? Заболеешь же!

Она поднимает подол своего темного платья, спускавшегося чуть ниже колен, скидывает туфли и лезет в фонтан. Но не за мной, а за… Глебом. Верно, его зовут Глеб, и имя такое же острое, как и взгляд этого мальчишки. Агриппина Павловна пытается вытащить Глеба, хотя он не сопротивляется, молча выполняет ее просьбу, перед этим задевает меня плечом. Специально. Я чудом не падаю и вдруг задаюсь вопросом: а если бы упала, кто-нибудь подал бы мне руку? Помог бы подняться?

– Дарья! – кричит мне эта Агриппина Павловна. – Идите в дом.

Склонив голову, я иду вслед за ними. Решаю вечером спросить у мамы, кто этот ребенок и как мне вести себя с ним. Уверена, это просто какое-то недопонимание. Мы обязательно подружимся.

И я узнаю про этого мальчика, правда не от мамы, а от прислуги… Слышу их шушуканье на кухне. Они почему-то часто оглядываются и разговаривают очень тихо, когда обсуждают меня.

– Не повезло малышке, – говорит одна из молодых горничных.

– Бедняжка, – качают они головами. – Даже родному сыну Глебу и то достается, а тут приемыш.

На этом их разговор заканчивается, в кухню входит смотрительница. А я убегаю к себе, задаваясь единственным вопросом: зачем в доме, где есть ребенок, нужен еще один? Мы же с ним… почти погодки, разница всего в год, со слов горничных.