Мой кардинал! Я отказывался верить, даже когда, стянув с клетки шаль, снова увидел прекрасное создание и услышал знакомый громкий крик. Получить птицу мечты в подарок от этого сурового человека, смотревшего на меня, как мне казалось, с леденящей ненавистью – а я-то его уж точно ненавидел, – было поистине чудом из чудес.

Конец той зимы стал временем моего блаженства: я жил ради птицы; а когда вернулось солнце, прибавил и налился светом день, я с возрастающей радостью начал замечать, как мой кардинал осматривается всё с большим энтузиазмом. Для него перемена была поистине огромной и волшебной. Кардинальим промыслом занимаются жители Верхней Ла-Платы: они похищают птенцов из лесных приречных гнезд, воспитывают их дóма и продают птичьим торговцам в Буэнос-Айрес – а значит, моя птица, в общем-то горожанин, впервые попала в мир зеленой листвы и травы, широкого синего неба и яркого солнца. В день, когда мы вывесили клетку за окно веранды, прикрепив ее к виноградной лозе, дул теплый пряный ветер, и сквозь молодую листву винограда просвечивало красное и зеленое солнце. Безумному восторгу кардинала не было предела: он метался по клетке, громкими воплями отвечал диким птицам в саду и время от времени заливался трелью – не теми тремя-четырьмя-шестью звуками, что обычно издают кардиналы, но настоящим песенным потоком, словно парящий в небе жаворонок; и все, кто в этот день слышал его пение, удивлялись и восклицали, что никогда не слышали, чтобы кардиналы так пели. Что касается меня, то, прослушав с тех пор не одну сотню поющих кардиналов, диких ли, в клетках ли, ни у одного из них я не встретил песенки столь продолжительной и страстной.