Он хорошо знал эти сюжеты, хотя с точки зрения русской историографии иногда довольно своеобразно освещал их. И все же нельзя не плениться прекрасным языком и непривычной для нас интерпретацией событий, когда, например, поход Суворова в Швейцарию в 1799 году оценивается как отступление потерпевшего поражение полководца, сумевшего с невероятным трудом вывести две трети своей армии на равнину.

Однако не только Итальянский и Швейцарский походы привлекли внимание Дюма. Одной из особенностей его исторических экскурсов является пристальное внимание писателя к его соотечественникам – французам, игравшим важную роль в истории России. Дюма приводит отрывки из той части записок француза Вильбоа, которая не была до сих пор переведена на русский язык, что делает его сообщения особенно ценными. Он много внимания уделяет взаимоотношениям лейб-медика, француза Лестока с цесаревной Елизаветой Петровной и его роли в дворцовом перевороте в ноябре 1741 года. Да и по ходу всего путешествия от Парижа до Поти, чему посвящены три тома «Путевых впечатлений в России» и еще одна его же книга «Кавказ», Дюма непременно рассказывает о своих соотечественниках, волею самых разных обстоятельств оказавшихся в России.

Сюда же, несомненно, следует отнести и его заинтересованность судьбой Полины Гебль – самоотверженной подруги декабриста Ивана Александровича Анненкова, о чем уже рассказывалось выше, когда речь шла о книге «Записки учителя фехтования».

Возвращаясь к перечню событий и лиц русской истории, упоминаемых Дюма в своих книгах, следует назвать и Екатерину Великую, и братьев Орловых, и таинственную княжну Тараканову, и Потемкина, и императора Павла Петровича. Он же, в свою очередь, привел на страницы путевых записок и великих князей Александра и Константина, и всесильного фаворита Аракчеева, и одного из главных заговорщиков, организовавших убийство Павла I, – графа Петра Палена.

Великая эпопея 1812 года и предшествовавших ей войн России с Францией сделала героями русской истории и императора Александра I, и его фаворита Аракчеева, и участников антинаполеоновских войн – офицеров-декабристов. Дюма рассказывает и о пяти казненных декабристах, считая их героями-мучениками, и о их несчастных товарищах – сибирских каторжниках, называя их изгнанниками, и о их женах, разделивших вместе со своими мужьями тяготы каторги и ссылки. И очень органично вплетает Дюма в свой рассказ о декабристах и подробный экскурс о Северном обществе, и очерк «Поэт Пушкин».

А уж царствованию Николая I, скончавшегося накануне поездки Дюма по России и Кавказу, писатель уделил особенно много места, посвятив и самостоятельный большой очерк «Император Николай» и разбросав по всем книгам множество различных публицистических оценок, сентенций и характеристик.

И, наконец, не обошел он вниманием и преемника Николая – его старшего сына, императора Александра II, недавно вступившего на российский трон.

Таким образом, Дюма не уклонился от высказывания своей точки зрения на множество чрезвычайно сложных и ответственных проблем, включавших тысячелетнюю историю огромного ареала, населенного десятками племен и народов, представлявших гигантский котел, кипящий на стыке Европы и Азии, в котором за много столетий все они превратились в значительной мере в тот конгломерат, который чуть позже стали называть «Евразией».

Представить историю этого конгломерата было чрезвычайно трудно, и нужно было, воистину, иметь семь пядей во лбу, чтобы не допустить каких-либо неточностей, или же дать в каждом конкретном случае точные оценки, не задевающие чьи-либо интересы, а тем более хоть в малой мере уничижительно отозваться о каком угодно народе или даже небольшом племени. И можно сказать, что просто удивительно, как беллетрист-европеец справился со столь сложной и тяжелой задачей, допустив минимум ошибок. Это произошло потому, что Дюма положил в основание своего подхода только одно – величие общечеловеческой ценности.