Именно в этом и заключается философия истории, ее назидание, в этом ее интерес.

…Так сын ли, чужой ли, должен был пасть всякий, кто осмеливался сопротивляться этому человеку нечеловеческого роста и сверхчеловеческих страстей. Разве можно требовать суда по общим законам над этим человеком, которого ужас и яд сделали эпилептиком, который четырежды бывал внезапно разбужен звуками мятежа, который нагим, вскочив с постели, трижды боролся с ночным убийцей и трижды выигрывал в этих схватках? Разве можно требовать ангельского терпения от коронованного плотника, который могучими ударами топора создал колоссальную империю, пожертвовав стране свою кровь, пот, счастье, жизнь, а теперь видит, как сын тайно подбирается к его творению с факелом в руке? Или сын будет жить, но творение погибнет, или сын погибнет, но творение останется жить.

Творение живет. Русская империя, выйдя из рук Петра Великого еще не сформированной, простирается сегодня на треть земного шара и прославляет своего создателя на тридцати различных языках».

С большим интересом, замешанным на чувстве гордости, Дюма писал о своих соотечественниках, соратниках Петра.

«Господин де Вильбоа был отпрыском знатного рода из Нижней Бретани. Он начал с того, что занялся контрабандой. В ночном налете он убил трех таможенников и бежал в Англию, где поступил младшим офицером на военный корабль. Однажды в порту Тексель на его корабль явился высокий голландец из Саардама и, узнав, что судно идет в Лондон, нанялся матросом. Это был Петр I, изучивший плотницкое дело и желавший научиться еще и навигации.

Едва корабль вышел из Текселя, начался сильный шторм, продолжавшийся трое суток. На третьи сутки, когда капитан уже совершенно отчаялся, Вильбоа заменил его и, взяв в свои руки штурвал, произвел маневр, спасший корабль. Когда буря улеглась, Петр обнял Вильбоа, и тот сразу же узнал льва в медвежьей шкуре. Француз без колебаний склонился перед его царским величеством, как человек, который узнает своего господина в любом обличье и всюду воздает ему почести. Царь назначил Вильбоа своим адъютантом и одновременно присвоил ему звание лейтенанта флота. Наш нижнебретонец был наделен всеми достоинствами и недостатками своих соотечественников: он был хорошим офицером, смелым до жестокости, настойчивым до упрямства, любил выпить и пил без удержу… Таким был и сам царь Петр, который по достоинству оценил, что Вильбоа не отстает от него ни в бою, ни в застолье…»

«Вильбоа, – сообщает далее Дюма, – в беспамятстве трижды совершал убийства, но Петр трижды прощал его. Однажды зимой царь приказал ему ехать по льду в Кронштадт к Екатерине. Стоял сильный мороз и он, сидя в санях, выпил бутылку водки. Приехав в Кронштадт, он велел разбудить Екатерину, и пока ее будили, ждал в жарко натопленной приемной. От этого он совершенно опьянел, и, когда вошел к ней в спальню, увидел перед собой не царицу, а прекрасную молодую женщину. Вильбоа набросился на нее, и Екатерина закричала. Вильбоа сейчас же связали и отправили в тюрьму, а к царю послали нарочного, который все рассказал Петру.

– И что было дальше, в тюрьме? – спросил царь.

– Он сразу уснул.

– Узнаю его! – вскричал Петр. – Завтра он даже не вспомнит, что произошло. Хотя он скотина, но невиновен, поскольку не ведает, что творил. И все же наказать его следует примерно, чтоб другим неповадно было.

И царь приказал посадить Вильбоа на цепь на два года. Однако, через шесть месяцев простил и вернул обратно».

Во время путешествия по России и Кавказу Дюма записал и много других эпизодов из жизни и царствования Петра I, но ограничимся вышесказанным, завершив все сказанное о нем такой характеристикой, данной ему Дюма: