В его книге все три Дюма – живые люди со своим богатым внутренним миром, сложной и интересной психологией. Однако оценки некоторых, присущих им качеств, не всегда объективны и оказываются весьма зависимыми от ранее устоявшихся традиций и стереотипов. Так обстоит дело и с осознанием роли Дюма-историка, которая сильно принижена Моруа.

Приведем лишь несколько наиболее типичных суждений Моруа на этот счет.

Говоря о том, почему у Александра Дюма-отца возник интерес к истории, точнее к истории правящих верхов Франции, Моруа объяснял это следующим образом: «Людям, которые делали историю и были свидетелями грандиозных переворотов, хотелось заглянуть за кулисы столь недавнего прошлого. Но чтобы заинтересовать толпу жизнью королей и королев, фаворитов и министров, надо было показать ей, что под придворными нарядами таятся те же страсти, что и у простых смертных». Однако, Моруа считал, что Дюма выступал лишь в роли занимательного повествователя, довольно легковесного рассказчика, весьма поверхностно знакомого с историей. «Он не был ни эрудитом, ни исследователем. Он любил историю, но не уважал ее. „Что такое история? – говорил он. – Это гвоздь, на который я вешаю свои романы“. Дюма мял юбки Клио, он считал, что с ней можно позволить себе любые вольности при условии, если сделаешь ей ребенка. А так как он был смел и чувствовал себя на это способным, он не был склонен выслушивать мелочные признания, поучения и попреки этой несколько педантичной и болтливой музы». Рассказывая это как истину в последней инстанции, Моруа считал свой приговор Дюма окончательным и не подлежащим пересмотру. Более того, Моруа был уверен, что и сам Дюма относится к себе как к историку более чем скептически. «Он знал, что как историка его никогда не будут принимать всерьез… Он не обладал терпением, необходимым для того, чтобы стать эрудитом, – еще раз подчеркивает Моруа, – ему всегда хотелось свести исследования к минимуму. Он испытывал необходимость в сырье, переработав которое, он мог бы проявить свой редкий дар вдохнуть жизнь в любое произведение».

Все сказанное выше Моруа в полной мере распространял и на его книги о путешествиях по России и Кавказу. Моруа писал: «Дюма никогда не отличался точностью, однако его рассказы по возвращении из России превзошли приключения Монте-Кристо. Хорошо выдумывать тому, кто прибыл издалека. Впрочем, какое это имеет значение? Слушатели были зачарованы. Он так увлекательно рассказывал, с таким пылом и такой убежденностью, что все верили, и прежде других – сам рассказчик».

Несомненно, Моруа очень и очень сгустил краски, но следует признать, что доля истины в словах одного из «бессмертных» была.

В той же книге «Кавказ» Дюма, например, писал: «История рождается от своей матери – басни, стоит только отделить разумным образом басню от истории». И следует сказать, что Дюма в практике создания своих произведений, как мог отделял басни от истории, хотя во многих районах России и Кавказа сделать это было не так-то просто.

Предлагаю уважаемому читателю познакомиться с отдельными фрагментами русской истории, которые Дюма разбросал по своему трехтомнику «Путевых впечатлений в России». Автор этой книги намеренно выбрал их из текста трехтомника, потому что если бы они остались разбросанными по трем томам, то едва ли смогли произвести то впечатление, какое по-видимому, произведут на Вас, уважаемый читатель, оказавшись собранными вместе. Если перечислить только главные события и главных деятелей российской истории в хронологической последовательности, то окажется, что Дюма рассказал чуть ли не обо всех них. Его рассказ непоследователен: он зависит от тех мест, которые писатель посещал, и от его собственных ассоциаций разного рода. Так, об основании Москвы и Юрии Долгоруком он повествует в 3-м томе своих «Путевых впечатлений в России»; там же пишет он и об Иване Грозном, и об убийстве царевича Дмитрия Ивановича, и о Степане Разине, а основной блок материалов по истории России дает в 1-м томе, рассказывая там о начале дома Романовых, о Петре Великом и его главном противнике – шведском короле Карле XII, об Екатерине I, царевиче Алексее, царице Евдокии Федоровне, о стрелецких бунтах, царевне Софье. Кроме того, есть немало любопытных подробностей и об императрице Анне Иоанновне, и фаворите герцоге Бироне, и о дочери Петра Великого – цесаревне, а потом и императрице Елизавете Петровне, и о голштинском герцоге Карле-Петре-Ульрихе, ставшим российским императором Петром III. Во 2-м томе Александр Дюма всегда помнил, что он – старший сын блистательного кавалера, генерала армии Бонапарта, всегда гордился и отцом и императором, и потому особое внимание уделил сюжетам русско-французских отношений в конце XVIII – начале XIX столетий, когда его кумиры вершили судьбы миллионов людей.