Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Повешение Иуды. Гравюра. XIX в.

Стеша видела, как Мыкалка плакал. Ей было хорошо и спокойно, как никогда в жизни. Но было и жалко Мыкалкиных слез. Будто ей самой уже рассказали нечто ужасное, и оно уже позади, уже совершилось. А вот Мыкалка только догадывается. Стеша чуть не рассмеялась. И где! В храме. Вдруг она будто опомнилась, и, вздохнув, успокоилась. Однако хотелось сделать Мыкалке что-то приятное и утешительное. Стеша чуть приподняла руку и начертала на груди Мыкалки крестное знамение. Затем, будто снова забывшись, тихо сказала:

– Благодарю! Я люблю вас.

Икона Божией Матери «Знамение». XIX в.

Стешина обморока почти никто не заметил: во время поста и не такое бывает. Но Вета, возвратившись в храм, пожалела лежащую на скамейке девушку и принесла святой воды.

Утренняя исповедь закончилась для Веты полным молчанием со стороны отца Игнатия. Вета, стоявшая в очереди первой, простояла первой чуть не всю литургию. Едва не опоздала на работу. И только напоследок отец Игнатий пригласил ее, словно бы нехотя. На Ветины вопросы только качал головой.

В середине дня Вета почувствовала недомогание и отпросилась с работы. Вовремя. На столе сиротливо лежат остатки салата из квашеной капусты с рисом и чесноком, недоеденного Милом, и снова – недоуменный окурок. Едва успела Вета вымыть и вытереть насухо посуду – звонок.

– Ты, что ли, дома? – взвыла в трубку Ирина Георгиевна.

– Да, голубчик, – как можно более мягко ответила Вета. – Сейчас ухожу.

Но мама уже бросила трубку.

Поверх плиты красовалась новенькая белая кастрюля с изображением корзины, полной ягод земляники. Аппетитную землянику дополнял синенький букет ромашек. В кастрюле – безвозвратно сгоревшие остатки компота.

Первым на Алексеевском подворье Вете встретился отец Игнатий. Довольно сильно стукнул ее по голове и отправил обратно: иди, молись, мамаша!

После службы не решилась ехать домой. Вдруг подошла Светик и спросила:

– Ну что, идешь ко мне ночевать?

Джеймс Тиссо. Молитва Господня. Конец XIX в.

Что было потом, Вета помнила, но как-то отстраненно. Помнила, как ехали к Светику домой, как та растирала ей шею и затылок камфарой. Помнила и резкий камфарный запах. Пришла в себя Вета уже сидя за столом перед чашкой слабого, но сладкого чая. Светик сидела напротив и хитро на нее поглядывала.

– Огурца соленого хочешь?

Вета встрепенулась. Соленый огурец показался невесть, каким деликатесом.

– Хочу.

Затем, сообразив, что хочется сразу за нескольких человек, Вета спросила уже смелее, почти требуя лакомого блюда:

– А капуста квашеная есть?

Светик снова блеснула хитрющей улыбкой.

– И капуста есть. Положить?

Вета обрадовалась

– Положи, ради Бога, – затем стыдливо спросила: – Молились мы?

– Ты – нет.

– Помолишься со мной?

– Помолимся.

Введенский собор Введенской островной женской пустыни. Покров, Владимирская область. Автор фото неизвестен.

Вечер за окном принес невероятной красоты синие тени, какие бывают только в марте. В такой вечер хорошо идти домой или в гости, и, уже подходя к дому, посмотреть на знакомое окошко, сияющее где-то в холодной арматуре этажей лучше, чем луна или звезда. Вот она, родная, вожделенная галактика. Небесная.

Вете спалось замечательно и тихо, хотя кухонный уголок на спальное место никак не походил. Господи, не лиши мене небесных твоих благ!

Мыкалка пришел, по обыкновению, поздновато. Пил чай, рассказывал что-то из приходской жизни. Потом спросил:

– Мамочка, не поведал я тебе, как стал молящимся?

Мыкалка просто так свою жизнь не рассказывал, всегда как будто к чему-то старался приготовить.