– Миша!

– Василий Петрович!

Они обнялись. Голос у Василия тихий, какой-то долгий, ноющий. Мил всегда чувствовал в этом старичке особенную силу немощи, если так можно сказать. Слабый, но живучий. Внешне Василий напоминал полкана: такой же кудлатый.

– Мишенька, ну как? Те и те? Как сам?

– Слава Богу.

– И то. Помолимся.

Вдруг Василий как-то странно зыркнул на Мила. Как будто увидел Миловы мысли о Вете. Мил тут же вспыхнул, а монах опустил глаза.

– Да я как-то, – начал было оправдываться Мил. И замялся.

– Приезжай. Привези мне росток алоя; знаю, у твоей жены он есть. Очень хочу алоя; он меня утешает. И духовник не против. Привези алоя. На вот, храни – святынька!

И вложил в Милову руку кусок артоса. Откуда артос у послушника на второй день Великого поста? Но Мил и не подумал смутиться.

Мартовская метель ныла тонким голосом, как монах.

– Алой с медом в теплой воде развожу и пью, грешный. Господь лечит. Простыл я. Привези мне алоя!

Василий обнял остолбеневшего Мила еще раз, на прощание: порывисто, дружески. И заспешил в проходную. Издалека доносились уже звоны била: призыв к трапезе. Белые нити мохерового шарфа и волосики из седого хвоста слились с тонкими косицами метели, поверх темного и грубого сукна темноты.

К духовнику Мил все-таки пошел. Перед работой, на третий день поста. Его допустили, поскольку отец Мелетий выписал ему постоянный пропуск. И, кроме того, Мил частенько помогал: в Даниловском затевался ремонт. Братия запомнили его и даже здоровались при встрече. Вот и теперь: Бог благословит!

Отец Мелетий лежал в своей келье и читал Псалтирь. Лет ему было не так много, но пребывание от сиротской юности в полунищем монастыре сказалось: решительно отказывали ноги. Однако во время чтения правила, монах отказывался от мягких подушек под спину. А постом спал вообще без подушек. На замечания врачей, считавших, что кости простудит, только бормотал:

– Потом, потом! Еще немножко.

Увидев Мила, отец Мелетий покачал головой: в келью ворвался запах пивка и сигарет. Молча, прочитав записанную на тетрадном листке исповедь, хлопнул по голове епитрахилью и прочитал разрешительную. Потом еще что-то читал, так что у Мила заныли колени. Пол в келье был холодный.

После разрешительной молитвы, ни говоря, ни слова, указал на дверь. Это значило: отец Мелетий в пост разговаривать будет только по необходимости. Если Господь изволит. Перед выходом Мил обернулся, чтобы хоть насмотреться на духовника. Отец Мелетий отличался необыкновенной красотой. Густейшая ранняя седина вилась по обеим сторонам длинного лица, почти лика. Глаз видно не было, но Мил знал, что порой глаза духовника метают ярчайшие молнии. Роста отец Мелетий был среднего, но от природы имел дар благоговейного движения, какую-то юношескую стать, гибкость и легкость.

Келлия в пещерах Китаевой пустыни. Киев. Фото иерея Максима Массалитина

Из кельи провожал Мила отец Платон, келейник архимандрита. Перед самым выходом остановился и осторожно взял за локоток:

– Минуточку подождите!

Значит, словечко отец Мелетий все-таки скажет. Через келейника.

Отец Платон был детского роста, со звонким голосом и забавными на первый взгляд манерами, напоминающими мальчика в компании взрослых. Но более начитанного человека Мил не знал.

Косвенное общение нечасто применялось отцом Мелетием. Мил загодя насторожился. И точно: вскоре отец Платон вышел и сказал, подтянувшись на цыпочках, чтобы Мил получше мог разобрать сказанное:

– Владыка благословил вас идти в Донской, к игумену Даниилу. Немедленно. До работы успеете.

Добежав до остановки, Мил вскочил в полный трамвайчик. Извилистые улочки вздрагивали под нагруженными рельсами, звонок нервически покрикивал. Вот миновали строгий парк. Вот начались бесконечные, желтые стены внушительных сталинских построек. Вот и опасный на вид поворот, за ним – трудная дорожка в горку. Вот и Донской.