И, кажется, алтарь задрожал, попытался расправить царские врата, будто крылья

Лучшего специалиста по столповому пению Москва не знала.

Богослужебные просфоры. Фото Matti.

Батюшка поспешил вверх по лестнице, замер, постоял, и вдруг достал из кармана просфору

Детей у матушки и отца Игнатия было пятеро. И ни один не дожил до совершеннолетия. Родителям пришлось пережить всех своих детей.

Матушка, рыдая и страдая, все же укреплялась с годами и становилась мягче, умиленнее. Отец Игнатий – напротив. После похорон первой и старшей дочери Софочки он словно бы надломился. Софочка умерла в первый день Великого Поста. Отец Игнатий в это роковое число служил небольшую литию и никого не принимал, только пару человек на исповеди в храме. Не сказать, чтобы он озлобился или приуныл. Он и радостным-то в привычном понимании никогда не был. Просто вдруг, при каком-либо стечении обстоятельств, по всему его существу словно бы пробегала молния. В такие моменты отца Игнатия можно было огнем жечь или рубить топором – он ничего не почувствовал бы.

Из близких немногие научились замечать в отце Игнатии внезапную скорбную перемену. Тогда к нему было подходить опасно, а не то чтобы спрашивать. Он не повышал голоса, не употреблял резких слов, но суховатые односложные ответы казались страшнее смертного приговора. Хотя было замечено: если отец Игнатий в этом состоянии молится о ком-то или о каком-либо вопросе, разрешение наступает немедленно и с невероятной силой. Так, что вопрошавшие сами бывают в ужасе: мы и не надеялись!

Матушка Люба, невольная свидетельница почти всех находящих перемен, однажды не выдержала и спросила:

– Отец, ты о чем думаешь, если вообще думаешь?

На что Батюшка ответил будто издалека:

– Мне вот гвозди в руки и ноги не забивали. Однако и у меня свой крестик есть. Больно мне, а терпения нет. Но живой пока – сама видишь!

Родился отец Игнатий 19 мая. А в иерея рукоположили ровно на Крестовоздвижение. Когда и Софочка родилась.

На Радоницу Батюшка расцветал. Даже внешне хорошел. Походка становилась более уверенной. И шатался не так сильно, как обычно. Охотно бывал в гостях, беседовал. Светлое состояние продолжалось до Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Младший сын, Леша, умер 4 декабря.

Младенчик был невероятно красивый, умненький. И – такое чудо – казалось, уже знал, какая молитва именно к Пресвятой Богородице. Хлопал в ладоши и всячески показывал, что радуется. Матушка Люба говаривала:

– Леша выучил меня молиться Божией Матери.

Батюшка ответил будто издалека: «Мне вот гвозди в руки и ноги не забивали. Однако и у меня свой крестик есть»

Старший сын Коля умер в Рождественский Сочельник. Оказалось, самая трудная утрата: Коля прожил дольше всех. Некрасивый, медлительный, худющий, старший мальчик обладал невероятной физической силой и выносливостью. Поначалу его сверстники не любили. Но лет с пятнадцати в нем словно зажглось что-то: дети ходили за ним табуном. Батюшка с матушкой оставляли на его попечение дом и младших детей, не сомневаясь. Были уверены, что дети будут ухожены, а дом – в порядке. И точно: бывало, Николай даже кашу сварит. Лет с десяти отец Игнатий стал брать сына в алтарь. И не мог надивиться его поведению. Николая не было ни слышно, ни видно, но все послушания были исполнены. И – за два года – ни одного слова в алтаре. Если что хочет сказать – поклон. Мол, выйди, отец, дело есть.

– Рожденный священник, – сказал как-то отец Игнатий.

У Коли была одна слабость – петь. Голос у него был тихий, так себе. Но на даче или на море, куда отец Игнатий с семьей несколько раз выезжали, мальчик забрасывал все дела и уходил на целый день в лес или на берег – петь. Поначалу пел что-нибудь из известных опер или народные песни. Потом стал собирать редкие распевы. А потом стал петь что-то совсем свое, какие-то длинные узорные мелодии, без ритма. Словно теплый ветер звучит.