В связи с этим генерал Рейнеке указал, что «на фронте сейчас главным образом русские, родившиеся в 1918 г. и позже, т. е. выросшие при большевизме и воспитанные в его духе. Поэтому при обращении с русскими военнопленными не может быть и речи о человеческом отношении». По отношению к советским военнопленным должно служить «безоговорочное повиновение или моментальный расстрел» (курсив мой. – Н. П.).

Информация об этом совещании была составлена 12 августа 1941 г. комендантом лагеря военнопленных XXI Иоганенсбанберг (Лотарингия). Все четко и по-немецки педантично описано и предписано: к русским военнопленным не проявлять человеческого отношения, за малейшее неповиновение расстрел без суда и следствия. «Вы не несете ответственности за это, а я, поэтому убивайте», – утверждал Геринг в ходе войны (курсив мой. – Н. П.)[32].

Это указание было законом для всех концлагерей. Во время войны их число увеличилось. Если к апрелю 1942 г. насчитывалось 15 основных концлагерей и 100 филиалов, то к концу 1944 г. было св. 20 основных концлагерей и 1000 филиалов[33]. В приговорах Международного военного трибунала в Нюрнберге, работа которого продолжалась около года – с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г., отмечалось: «Остается истиной, что военные преступления совершались в таком широком масштабе, которого не знала история войн»[34].

Не все знают, что еще до нападения на СССР, в мае 1941 г. в Берлине было издано секретное распоряжение «об особых мероприятиях» войск и о применении военной подсудности в районах будущих боевых действий, т. е. на территории СССР. Это распоряжение снимало с фашистских солдат и офицеров всякую ответственность за любые преступления на оккупированной советской земле. Убийство мирных жителей, сожжение сел, грабежи и насилия были признаны нормой поведения немецких солдат на Востоке[35]. Даже попадая в плен, они не стеснялись рассказывать о своих «подвигах». Вчитайтесь в показания одного из тех, кто зверствовал на советской земле. Это было «…на второй день похода, в Литве, утром 23 июня [1941 г.]. Батарея, стоявшая на расстоянии примерно 100 м. от единственного крестьянского домика, расположилась на отдых, вдруг раздался далекий случайный выстрел из пистолета. Сейчас же солдаты и офицеры схватились за оружие и сначала изрешетили пулями крестьянский дом. Семья, которая состояла из мужчины примерно 40 лет, 35-летней женщины, 18-летней девушки и 8–9-летнего ребенка, убежала в свой погреб для картошки, мужчина прыгнул в яму за домом. Тогда наши солдаты под руководством лейтенанта Гофмана из 6 бат. 35 ап. 35 пд двинулись с винтовками, ручными гранатами и даже с пулеметом против крестьянского двора. Лейтенант Гофман бросил в погреб, в котором находились обе женщины и ребенок, ручную гранату. Ребенок был убит, а старшая из женщин вышла из погреба раненая. И с поднятыми руками пошла навстречу немецким солдатам. В нее опять один выстрелил. Она повернулась и попробовала спастись в сарае. Но ее пронзили две очереди пулемета… В это время молодая девушка высунулась из погреба и была готова вылезти, но пулеметчик разорвал ее длинной очередью в клочья… После этого вернулись к мужчине. Один солдат бросил бутылку с керосином в яму. Мужчина сгорел живым. Чтобы закончить уничтожение, двор полностью спалили»[36]. И никаких эмоций и сожалений. Даже зверь нападает только тогда, когда ему что-то угрожает или он голоден. А здесь? Оккупанты зверствовали – ради развлечения, сытые и довольные собой.

В дневнике Фридриха Шмидта, секретаря тайной полевой полиции 626-й группы при 1-й танковой армии, который был убит в мае 1942 г., читаем: «…Начались массовые расстрелы: вчера 6-х, сегодня 33 заблудших создания… Если бы мои родные знали, какой трудный день я провел! Ров уже почти наполнен трупами. И как геройски умеет умирать эта большевистская молодежь! Что это такое – любовь к отечеству или коммунизм, проникший в их плоть и кровь? Никто из них, в особенности девушки, не проронили ни слезинки. Ведь это же доблесть!..»