русских – 1 850 000, из них военнопленных – 400 000;

поляков – 1 615 000, из них военнопленных – 65 000;

из Балканских стран – 100 000.

Германия хотела командовать, а остальные народы должны были ее слушаться.

Об этом желании говорили и писали многие «разработчики» экономических и политических планов в Германии. 24 июня 1941 г. в газете «Франкфурте Цайтунг» господин Лей утверждал: «Борьба идет за нашу продовольственную свободу». Получалось, что фашисты двинулись в СССР за хлебом. Другой деятель, Зейсс-Инкварт, в конце июня 1941 г. заявил, что «Восточное пространство надо вернуть Европе. Это огромное пространство принадлежит нам. Эта территория нужна нам для усиления нашего стратегического положения»[18].

Гитлер в преддверии войны с Россией не скрывал, что «будущая война будет ужасная, кровавая и жестокая», что война «не будет делать разницу между военными людьми и мирным жителями». И при этом он, Гитлер, был убежден, что «одновременно с вооруженным выступлением мы [т. е. Германия. – Н. П.] деморализуем противника в войне нервов»[19]. Практически во всех выступлениях А. Гитлера явно или косвенно звучало: «Мы должны быть жестоки со спокойной совестью – время благородных чувств миновало»[20]. Такая была фашистская установка на «молниеносную войну», которую фюрер планировал закончить через 10–15 дней после ее начала. Но… легко было планировать и трудно, невыполнимо оказалось реализовать намеченное.

Гитлер считал: «Если мы хотим создать Великую Германскую империю, мы должны прежде всего вытеснить и истребить славянские народы – русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов. Нет никаких причин не сделать этого…» «Я, – обещал А. Гитлер, – освобождаю человека от унизительной химеры, называемой совестью. Мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир, молодежь резкую, требовательную и жестокую. Я так хочу. Я хочу, чтобы она походила на молодых диких зверей»[21]. «Я так хочу», – как заклятие, повторял фюрер, забывая, что фашистская Германия – это не все человечество. Он, Адольф Гитлер, не знал или забыл в эти минуты слова одного из политиков, Ллойд Джорджа, о том, что «Россия – страна, в которую легко войти, но из которой трудно выйти»[22].

Трудности, с которыми столкнулась немецкая армия с первых же недель вторжения на территорию Советского Союза, заставили идеологов Гитлера задуматься о перспективах войны и Германии. В связи с этим в ноябре 1941 г. Й. Геббельс опубликовал статью в газете «Дас Рейх», где писал о тяжелом положении Германии в связи с войной. Он объяснял, что «нам больше некуда податься. Мы ничего не можем изменить или отложить». На вопрос народа, когда же конец войне, Геббельс заявил: «Вопрос о том, как закончится война, имеет гораздо большее значение, чем вопрос, когда закончится война»[23]. Это было в ноябре 1941 г.

На вопрос, как закончится война, ответ дал май 1945 года. А вот пожелание фюрера вырастить в ходе войны молодежь, похожую «на молодых диких зверей», осталось, к счастью, нереализованным. В комментариях английского журналиста А. Верта в связи со снятием блокады Ленинграда в феврале 1944 г. он приводит интересный факт: «Сражения под Ленинградом носили настолько ожесточенный характер, что в первые дни русские брали очень мало пленных. У немцев настолько нечиста совесть, что они боятся быть взятыми в плен. Один немецкий пленный, когда ему сказали, что его пошлют в Ленинград, умоляюще закричал: “Пошлите меня куда угодно, только не в Ленинград! Неужели нельзя послать меня в Сибирь?!”»