Мужчина не ответил, но улыбнулся, и было в этой улыбке что-то очень неприятное и пугающее.

Продолжить Мартину помешали топот снаружи и внезапное появление мистера Бенджамина Долиша собственной персоной. За ним следовал Гидеон, бледный, одеревеневший после всех событий, но сардонически улыбающийся этим своим округлым ртом, который так раздражал Эббершоу.

– Послушайте меня, сэр, – сказал Мартин Уотт, – пришла пора говорить начистоту. Может, вы и преступник, но даже преступники не должны себя вести как умалише…

– Помолчите, молодой человек. – В просторной комнате глубокий бесстрастный голос Долиша прозвучал особенно гулко, и юноша тотчас же обнаружил, что к его ребрам приставлено дуло револьвера.

– Заткнись, – прошептали ему на ухо, – иначе тебя заткнут.

Мартин вновь погрузился в беспомощное молчание, а немец продолжил. Он почти не моргал, его тучное багровое лицо по-прежнему ничего не выражало, наполовину скрытое тенью. Долиш переводил пристальный взгляд с одного на другого, будто изучая каждого по отдельности, но ни лицом, ни поведением не выдавал своих выводов.

– Итак, – сказал он, – я смотрю на вас и вижу сплошь юнцов, поэтому ваша глупость меня больше не удивляет. Вы ничего не знаете о жизни, вот и действуете безрассудно.

– Если вы пришли, чтобы насмехаться… – выпалил Мартин, но прижатый к ребрам пистолет заставил его замолчать.

Немец продолжал своим суровым голосом, словно его никто не прерывал:

– Прежде чем объяснить, что я собираюсь делать, расскажу все с самого начала. Это для того, чтобы никто из вас не думал, будто мое поведение лишено оснований. Итак, начнем. В пятницу вечером в этом самом доме, пока вы играли в потемках с древним кинжалом из гостиной, был убит полковник Кумб. Его зарезали тем самым кинжалом.

Это объявление стало новостью для некоторых из присутствующих – Долишу хватило быстрого взгляда, чтобы прочесть это по их лицам.

– Я не стал сообщать, что это убийство, – продолжил он, – тогда у меня было на это несколько веских причин. Расследование смерти Кумба доставило бы мне крайнее неудобство, поскольку он работал на меня, а я не терплю вмешательства в мои дела. Не важно, частное вмешательство или государственное. Кроме этого, меня больше ничего не интересовало, но нужно прояснить, что человек, убивший Гордона Кумба, – хоть я и не знаю, кто именно это сделал, – этот человек сейчас здесь, передо мной. Я знаю это, потому что в ту ночь никто больше не заходил в дом и не выходил из него по сей день. И даже не будь у убийцы идеального алиби, я бы не поверил, что это был один из моих людей.

Его предположение было ясно. Молодые люди вознегодовали, но не сказали ни слова. Немец с неумолимым спокойствием продолжил:

– Но, как я уже сказал, убийца меня не интересует. Если только он не забрал у жертвы ценные документы или же полковник Кумб сам в тот вечер не передал их кому-то из вас. Эти документы – мои. Я оцениваю их примерно в полмиллиона фунтов. На свете есть лишь один человек, для которого они представляют такую же ценность. Я предполагаю, что один из вас работает на него. – Долиш снова замолчал и вновь устремил свои маленькие круглые глаза на лица стоящих перед ним людей. Затем, очевидно удовлетворенный увиденным, сказал: – Согласитесь, я сделал все, что в моих силах, чтобы добыть эти бумаги, не причиняя никому из вас вреда. Вы же с самого начала повели себя отвратительно. Играли со мной в прятки, как какие-то школьники. Играли, пока не разозлили меня окончательно. Среди вас также есть пара человек, – он взглянул на Эббершоу, – с которыми у меня старые счеты. Вас обыскивали, за вами следили, но так и не обнаружили моего имущества. Поэтому я даю вам последний шанс. Завтра в одиннадцать часов утра мы с моими людьми покинем этот дом. Отправимся проселочными дорогами до главной автострады Грейт-Ярмута, минуя деревню. Если к моменту отъезда я получу назад то, что принадлежит мне, то позабочусь, чтобы вы выбрались отсюда без осложнений. Если же нет… – Он сделал паузу, и еще за секунду до того, как тихие слова сорвались с его губ, все осознали: их ждет нечто ужасное. – Сначала я подожгу дом. Просто застрелить вас будет опасно, ведь даже на обугленных скелетах могут обнаружиться следы пуль. Нет, боюсь, я буду вынужден предать вас огню.