– Боже мой! – всхлипнул Кэмпион, сделав еще шаг вперед.

Все заметили его призрачно-бледный взгляд, направленный на радиатор огромной машины менее чем в двух ярдах впереди них. Затем компанию окутал, полностью ослепив, яркий свет огромных фар.

Мгновение они стояли ошеломленные и беспомощные, попав в ловушку безжалостного света.

В ясной ночи зазвучал тихий голос с немецким акцентом, холодный и необъяснимо ужасный в своей бесцветности:

– Я взял на мушку рыжую девицу, а мой помощник целится в ее подружку слева. Если хоть один из вас двинется без моей команды, мы оба откроем огонь. Руки за голову. Все руки за голову!.. Итак.

Вот все и закончилось.

Невозможно было сказать, говорил ли холодный беспощадный голос правду, или немец просто блефовал, но ситуация не позволяла его ослушаться.

Маленькая компания стояла с поднятыми руками. В коридоре позади раздалось эхо торопливых шагов, а спустя мгновение их окружила плененная ранее прислуга.

Значит, немец солгал, говоря о помощнике. Тот, должно быть, проскользнул в дом через другую дверь и освободил людей в пивоварне.

– Теперь вы подниметесь в комнату на верхнем этаже в сопровождении моих людей. Я буду стрелять в любого, кто сделает хоть малейшую попытку бежать, и под словом «стрелять» я подразумеваю выстрел на поражение, – донесся из-за стены света голос Бенджамина Долиша – бесцветность делала его совершенно ужасным. Эббершоу увидел перед собой безжизненное, похожее на маску лицо.

В мгновение ока дух маленькой группы был сломлен. У них была всего одна попытка, и они потерпели поражение в тот самый момент, когда, казалось, добились успеха.

Их, вновь безоружных, заставили вернуться в особняк и разместили на верхнем этаже в комнате неподалеку от того места, где Альберт Кэмпион дрался с дворецким. Это было длинное узкое помещение, обшитое дубовыми панелями, но без камина, освещенное лишь узким окном с железной решеткой.

Когда Эббершоу вошел туда, его охватило отчаяние. В других помещениях у них была возможность сбежать, но здесь рассчитывать на это было нельзя.

Комната оказалась совершенно пустой, с дверью из дуба, с железными заклепками. Несомненно, это была частная часовенка – возможно, во времена, когда некоторые религиозные ритуалы разумнее было проводить за массивными дверьми.

Один из слуг принес с собой масляную лампу и поставил ее на пол, так что стены комнаты усеивали причудливые тени. Пленников, за которыми беспрестанно следили двое, отвели в конец комнаты.

Мартин Уотт уложил Прендерби в уголке; Жанна, не переставая тихо плакать, присела на корточки и опустила голову жениха себе на колени.

– Это абсурд! – Эббершоу бросился к похитителям, в его голосе слышалась горечь. – Отведите нас к мистеру Долишу либо же позовите его сюда; давайте все обсудим! Мы должны прийти к взаимопониманию!

Один из мужчин засмеялся.

– Боюсь, вы не понимаете, о чем говорите, – сказал он на удивление интеллигентным голосом. – Полагаю, мистер Долиш прибудет сюда через минуту, тогда и побеседуете. Но, боюсь, абсурд – это ваше представление о ситуации. Вряд ли вы осознаете, на что способен наш шеф.

Уайетт прислонился к дубовой панели, скрестив руки и свесив подбородок на грудь. После инцидента в пивоварне он стал особенно угрюмым и молчаливым. Мистер Кэмпион тоже был необычайно тих, на его лице читалось беспокойство. Мегги и Энн держались вместе, явно очень напуганные, но обе молчали и даже не двигались. Крис Кеннеди кипел от бессильной ярости, а Мартин Уотт был настроен поспорить.

– Не знаю, что за правила у этой идиотской игры, но, как бы то ни было, пора ее заканчивать! Да будь ваш треклятый шеф хоть самим Пу-Бо Великим, плевал я на него; но если он думает, что может сколь угодно удерживать девятерых уважаемых граждан в Саффолке и выйти сухим из воды, то он сумасшедший, вот и все, что можно сказать! Это дело будут расследовать, и как вы думаете, что тогда произойдет?