Я не мог поверить в гибель своего детища. Ведь я жил им, он был мною. Я даже представить не мог, что его – меня вдруг не станет. Но, наверное, есть закономерность, которую определил еще К.С. Станиславский: театр живет не больше пятнадцати-восемнадцати лет, дальше он должен либо качественно меняться, либо умереть.

Выходит, я ничего не хотел менять.

Вероятно, да.

Я верил в свой театр, да и сейчас продолжаю отстаивать ту форму сценического искусства, которую когда-то определил как «театр молчания» и для которой в 1981 году, пройдя огромные административно-управленческие препоны, сумел «пробить» и утвердить официальный статус – «театр пластической драмы». (Кстати, десять лет спустя, в 1991 году, Союз театральных деятелей пригласил меня в Ярославль на Фестиваль театров пластической драмы. Не скрою, мне было приятно, что новый, изобретенный мной термин прижился.)

Об эфемерности театрального действа знают все, но с болью ощутить всю космическую ее несправедливость могут лишь сами творцы. Не потому ли стремятся они увековечить свои творения в фотографиях, фильмах, видеозаписях, остановить и зафиксировать исчезающие мгновения?

Я же как-то легкомысленно не беспокоился об этом. Даже книгу отзывов завел лишь в 1982 году, и то как необходимый факт театральной атрибутики. И, честно говоря, никогда и не интересовался ее содержанием.

Лишь спустя три года после смерти театра я открыл ее и прочитал зрительские отзывы.

Признаюсь, они меня потрясли!

Читая их, я еще раз убедился, что мой театр говорил со зрителем о предельно важных для него проблемах, говорил языком искренним и универсальным и потому был понятен, дорог и необходим. Вот тогда у меня и возникло желание посредством литературных реминисценций воскресить хотя бы небольшую часть творчества театра.

Эта книга является такой попыткой, хотя я и понимаю, что никакое литературное произведение не в силах отразить всю многомерность театрального творчества.

Итак, вступая в борьбу со страшным «законом эфемерности» театрального действия и заранее понимая свое поражение, я все-таки мечтаю о победе.

Заслуженный артист России Гедрюс Мацкявичюс

«Что же такое «пластическая драма»? – предвижу недоуменный голос скептика. – Да это так же бессмысленно, как, допустим, «танцевальная опера».

Анализ и теоретическое обоснование «пластической драмы» – отдельная научная работа. Мои литературные реминисценции не претендуют на это. Их цель – помочь читателю познакомиться с ее спецификой.

Позволю лишь напомнить, что давным-давно в искусстве утвердились такие его виды, как хореодрама, мимодрама, психодрама и др. «Драма» в переводе с древнегреческого означает «действие», то есть скорее поступок, движение, нежели слово. «Пластичный» согласно словарю В. Даля означает «красивый гармоничностью своих форм и движений».

Таким образом, слова «пластика» и «драма» не исключают, а дополняют друг друга и могут обозначать театральный вид искусства, рассматривающий реальную действительность в определенном ракурсе.

Два спектакля – «Преодоление» (Микеланджело) и «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» (П. Неруда) были первыми постановками театра. Тем не менее они сохранялись в его репертуаре на протяжении всех шестнадцати лет. В них концентрировалась философская и эстетическая программа Театра пластической драмы.

Я и попытался восстановить процесс возникновения этих постановок, а также описать сами спектакли так, чтобы читатель смог как бы воочию увидеть их.