у раскидистой старой берёзы, —
не шуметь ей уже на юру…
Обмелели знакомые плесы,
лишь трава шелестит на ветру.
Моя милая, малая родина,
этот богом заброшенный край!
Столько лет! Но всё та же смородина
обнимает всё тот же сарай…
Выйдет там, за селом, огородами,
мое детство в шальном далеке,
между новым и старыми бродами,
где закат утопает в реке.
Он по прежнему сочен и ярок
в редких соснах на том берегу.
Скрипа вёсел и песен доярок,
наполнявших уютом реку,
не услышать уже. Только воды,
одиноко журча на бегу,
увлекают снося мои годы,
как осенние листья в реку.
Отзвуки детства
Андрею Семёновичу Корниенко
Я помню как пахнет талинника куст,
как каплет, мутнея, березовый сок
и запах полыни, и щавеля вкус
я в отзвуках дальнего детства сберёг.
А ты, ощущаешь как дышит трава,
тонка и прозрачна небес акварель,
как преет, слоясь подо мхами листва
под звон тишины?
Неожиданно трель
расколет распадок, уйдет рикошетом,
и предощущение красоты
возникнет
и трудно сдержаться при этом
чтоб не закричать, не запеть…
Впрочем, ты
наверное любишь свой город не меньше
с его суетою и праздной тоской?…
Но только на фоне любой деревеньки
беззвучно тускнеет пейзаж городской.
Не архитектоника звука и света,
там лепет черемух, вселенские сны
и лёгкая грусть уходящего лета,
и клёкот прощальный: до скорой весны!
Уже в октябре остывают поля
и ёжится пашня под первой порошей,
задиристо-весел морозец хороший,
и неповторима родная земля.
Мечтаю дощатым пройти тротуаром,
себя ощутить человеком сполна
и снова увидеть: над старым амбаром
большая, как в детстве восходит луна.
Клёкот ворона
Сергею Куприяновичу Казаченко
Клёкот ворона. Давняя,
издалека печаль…
Тихо скрипнуло ставнями,
раскрутилась спираль
лет и звуков забытых…
Хорошо в городах:
нет ни окон забитых,
ни кладби́ща в крестах.
И пастух не разбудит,
не расколет бичом
сон
и звонкой не будет
синева над ключом.
День уютной ложбиной
не сойдёт за мысок,
не споёт петушиный
с хрипотцой голосок.
На окраине лета
не вопьётся в глаза
лунным оттиском света
колея колеса.
Через годы, в наследство,
далека и близка,
мне осталась от детства
по деревне тоска…
Первостроителям Саянска
Александру Петровичу Сигал
Я город мой люблю и воспеваю.
за свежесть рос, за утренний туман,
сосновый бор в котором утопает
по гулким голубеющим утрам.
За яркую расцветку редколесья
по осени над милою Окой.
За русскую задористую песню
по вечерам, морозною зимой.
И землякам своим я благодарен
за то, что здесь, в моем родном краю
красавец-город выстроен, подарен,
и навсегда вошёл в судьбу мою!
Журавли
Пожелтели поля. Потускнели заметно закаты
и поплыли туманы на покосах у самой земли,
и на дальних болотах, за рекою, как в детстве когда-то
слышно мне, как кричат долго, долго в ночи журавли.
Что они говорят там, бедовые, снова друг другу,
собирая в дорогу своих дорогих журавлят…
Дети, дети! Они, – тоже чувствуют нашу разлуку…
Из родительских гнезд скоро выпорхнут и улетят.
Улетят по делам, по началу совсем ненадолго.
И всё реже и реже, возвращаться к нам будут потом…
И быть может забудут, что речечка наша не Волга,
что без них опустел и стареет родительский дом.
Тихо выйду во двор. Так же тихо открою ворота
и пойду через мост, через поле в тумане один.
Попрощаюсь и я с журавлями на дальних болотах,
как тогда от родителей, в тайне, сюда приходил.
А когда я вернусь и ты спросишь, ну что же я маюсь,
не сознаюсь, что сердце ночами всё чаще болит…
И скажу тебе тихо: «Родная, я всё понимаю…
Просто плакали долго опять за рекой журавли».
П Р О З А
СТРИЖИ
Рассказ
Это была самая большая моя потеря за последние годы. Я встретил ее у солнечного плеса за шиверой-кормилицей, где рыбачу много лет. Стрижи стремительными бестиями вырывались из гнезд высокого крутого берега и так же стремительно вонзались в него, возвращаясь. Их щебет и сейчас звучит в моей голове. Она сидела на корточках неподвижно и наблюдала за моей снастью, которая работала монотонно и утомительно – назойливо для постороннего глаза. И лишь подсознательное чутье, которое постоянно держит в напряжении азартного рыбака, чувствующего присутствие крупной рыбы, заставляло делать одну проводку за другой.