Это звездное небо с полярной звездою над лесом,
с той надеждой, что льет мне таинственно свет из ковша…
Я люблю, когда солнышко утром приходит воскресным,
освещая мне комнаты ласково и не спеша.
И по будням, и в праздники эти знакомые лица,
что приветливым взглядом, улыбкой согреют своей…
И, надолго уехав, скучаю, и город мне снится,
город юности, счастья и город надежды моей.
И опять вспоминаю с теплом и надеждою тоже,
как приветливы люди в глубинном сибирском селе…
И когда возвращаюсь, то чувствую, – нету дороже
и уютней Саянска на этой огромной земле.
Саянский вальс
Александру Петровичу Сигал
По бережку от станции Зима
веселой лентой магистраль уносится.
А вдоль нее заводов терема,
и за рекою новый город строится.
В добрый час, в добрый час приезжайте в Саянск.
Город наш вы полюбите сразу.
Без прикрас, без прикрас молод он и вихраст
над сибирской Окой синеглазой.
Там по распадкам кроется туман.
Из леса на газон багульник просится.
Купается в заре, колдует кран.
И над рекою ласточки проносятся.
Таежный воздух, чистые снега.
Вершинами Саяны голубеют.
И удивленно смотрят свысока,
как город наш растет и молодеет.
Над деревней Мурино
Над деревней Мурино
у Байкала хмурится
солнышко за облаком,
калибруя луч.
Голубою дымкою,
словно невидимкою,
пеленает кадмием
горизонты круч.
И по над заливами
мы идем счастливые:
кедрами, рябинами
мы опьянены.
Пихтачи, черничники
с шорохами птичьими
шепотом беседуют
с ветками сосны.
И во всем увиденном,
и во всем услышанном
есть неповторимая
прелесть тишины.
Нас она аукает,
нас она баюкает
отдаленным шелестом
голубой волны.
Полуобнаженные,
солнышком сожженные
мы пойдем навстречу
ласковой волне…
У костра случайного
по соседству с чайками
посидим задумчиво
в этой тишине.
Будет сниться-помниться
долго, очень долго нам
и не омрачиться
тенью серых скал,
как по над заливами
мы идем счастливыми,
как у ног приветливо
плещется Байкал.
У нас сегодня превосходный день
У нас сегодня превосходный день.
С утра колючей мглою моросило,
и в голове металась хренотень,
и в бесполезной суете носило.
Но к десяти открылся небосвод,
и выкатило солнце из-за леса,
и оживило бег байкальских вод,
и мы с тобою не без интереса
глядели на булыжники в воде,
на многоцветье призрачных каменьев…
И у тебя был летний день рожденья…
И вновь, и вновь мы наблюдали, где
из леса паутину на Байкал
растягивал паук – левобережник,
и пихты аромат у влажных скал
пьянил… Причудой форм валежник,
укрытый мхами, создавал уют
картины необыденной и древней…
Как слышно далеко, как тут поют
лесные птицы, сразу за деревней,
и плеск волны, и белых чаек крик!
И отдаленный голос парохода
органным басом все-таки достиг
до берегов, чуть напрягая воду…
И, оттолкнувшись от прибрежных скал,
уплыл назад, как одинокий странник…
И избирал, и знал один Байкал,
кто на сегодня есть его избранник…
И были мы почти оглушены
изяществом великолепных звуков
в империи великой тишины…
И долго кроны кедра и сосны
ввысь улетали, обнявши друг друга.
Ольхон
Под гуденье дорожной шарманки,
вот уже позади Еланцы,
вижу гордые скалы Шаманки,
в молоке Маломорья гольцы.
И Хужир, утопающий в дымке,
крике чаек, паромных тросах,
застывает в стотысячном снимке
и твоих утомленных глазах.
Да и я, как во власти недуга,
то меняя тетрадь на мольберт,
все рисую чудесного друга,
все пишу за портретом портрет.
Он, Ольхон, он суров и прекрасен,
он Байкала достойный венец…
То рассветит, то снова угасит
все тона и оттенки в свинец.
И надрывно, могучей стеною
держит он под Сармою шторма…
Долго пеной его ледяною
наслаждается злая зима.
А когда закует и устанет,
зелень льда загорит, зазвенит,
и еще величавее станет
хрусталем обрамленный гранит.