Разрывая бампером туманы
мчит меня тойота по шоссе.
Импрессионистом полупьяным
сонный взгляд блуждает по росе
придорожных галечных обочин…
Силуэт машины грузовой
то, поблекнув, канет между сосен,
то возникнет снова, как живой.
По колени в молоке тумана
утонули сосны и всерьез
предстают необычайно странно
ветви опечаленных берез.
И среди империи тумана
на сиденье слева от меня
безмятежно дремлет дочка Анна
в предвкушеньи сказочного дня.
На высокий яр приедем с доней.
Это место любят земляки,
где на сотню верст, как на ладони,
видно все: извилины реки,
перелески, села, деревушки,
связанные лентами дорог,
облаков пушистые верхушки
с лапами теней, что тракторок
догоняют и перегоняют,
накрывая, словно кошка мышь…
На Уянском озере играет
выводок утят, блестит камыш
бликами листвы. И отрываясь
с горизонта кверху и вперед,
и пунктирно двигаясь, сверкает,
и слепит стрелою самолет…
Каждому из нас они знакомы,
те дымки родные вдалеке
с запахом родительского дома,
с болью сердца сжатого в тоске.
Мне оно особенно желанно,
это место в дорогом краю…
Важно мне, чтобы могла и Анна
вновь увидеть родину мою.
Я хочу, чтобы не стала Анна
Дарьею не помнящей родства,
чтобы в самых трудных испытаньях
не увяла ветвь, была жива,
незабвенна на семейном древе…
И вдогонку солнечным лучам
теплый ветер нежно юной деве
кудри развивает по плечам.
Мы глядим туда, где на кладбище
прадед наш покоится и дед…
На планете мест красивых тысячи,
но для нас святее места нет.
Медвежатнику
Андрею Степановичу Корниенко
При первой встрече он рычал сурово:
– Не трону я, и ты меня не трогай…
Но не послушал ты и ищешь снова
в тайге зимою раннею берлогу.
С тех пор, кто знает, может и случайно
в тайге окрестной вывелся медведь,
мигрировала белка в Забайкалье
и дичи меньше стало. Правда, ведь?
А помнишь, как в былые времена,
в седле сидел подобно Дон Кихоту,
слегка не доставая стремена,
когда впервые ехал на охоту.
И пусть большая утекла вода
с тех пор и сделано так много.
Но новая в твоей душе мечта,
а где мечта, там новая дорога.
Ты от мечты к мечте идешь упорно
не ведая усталости в труде,
и зажигаешь смело и задорно
огнем своей души сердца людей.
Декабрь 1983г.
Ока. Уян. Ананьев остров
Сизых Ивану Ананьевичу
Я живу спокойно. И лениво
воет ветер за моим окном.
И стоит забытый, сиротливо
над обрывом старенький наш дом.
Только это кажется так людям,
что упёрся он глазами в лес.
В окна створниц праздников и буден
не видать давным-давно чудес.
Нет! Из сенцев из моих, так просто!…
С яра видно множество чудес:
плавает в реке огромный остров
и на нем растет еловый лес.
На полянах лук, чеснок и щавель,
и сарана, и кипрей цветёт.
На мысу коряг и брёвен заваль,
и сквозь них вода кипит, идет,
и шумит, и ухает, и стонет.
Отдалённый водопадный звук
создает такой уют и тонет
в гомоне обыденном. То стук
вёсел и гагары в днище лодок,
лай собак, то птицы гоготьё.
Звонкий смех и пение молодок
вечером полощущих бельё.
И моя река, – моя отрада!
Перелески там на берегу
за рекою и тебе так рад я.
Как я быстро под гору бегу!
И ещё быстрей, нет-нет, не сдуру,
снова в гору взять и припустить.
Просто уходящую натуру
мне не в силах больше упустить.
Красный яр рубиновою булкой
будет этот остров обагрять.
И осой назойливою гулко
где-то вдалеке гармонь гулять.
О моя родимая сторонка!
Гонят пастухи стада в село.
И ругает паренька чалдонка
на пароме весело и зло,
О моя Ока! Ананьев остров,
мой Уян, Алкушка и Курья!
Здесь дышать мне и легко и просто.
Только здесь так долго счастлив я.
Я уйду не простившись, уеду
Владимиру Михайловичу Кулинченко
Я уйду не простившись, уеду
в эти сладкие сердцу места,
где мальцом просыпаюсь до света,
где роса упадает с куста,