Яр – красавец остывшим рубином горит
Анатолию Ананьевичу Сизых
Яр – красавец остывшим рубином горит
и на паберега, и по реке
в приглушенном малиновом свете царит
полудымка. И там, вдалеке,
на осенних полях, что уже отцвели,
за прозрачным леском у болот,
доставая до сердца, кричат журавли,
журавлят собирая в полет.
Полететь бы и мне вольной птицей большой
над полями, над яром, туда…
И у теплых морей бы согреться душой,
где зеленая катит вода.
Только не улететь от родных деревень,
от погоста, родительских мест,
где на тысячи верст и на тысячи дней
есть один только праведный крест.
Здесь, в родной стороне, где я в детстве бродил,
здесь, у Яра, в тумане цветном,
О местах, о которых так нежно грустил,
вторят мне журавли о родном…
Деревня Усть-Када
Анатолию Петрову
Вновь уйти знакомою дорогой
через мост, где прямо под тобой
вновь Ока певуньей – недотрогой
ускользает лентой голубой.
И тиранит взор воображенья
колоритом пламени закат,
и дурманит свежестью весенней
у реки черемух аромат.
Вновь уйти единственным прохожим
перелесков, балок и бугров,
где надолго будешь заворожен
гомонов лягушечьих хоров.
Кем заведено земное время,
как оно наполнено умно
звуками и запахом растений,
связано и переплетено.
Как земля красива в эту пору!
И когда, уставши, потемну,
возвратясь поднимешься на гору,
и родную взглядом сторону
вновь окинешь. Нету их прекрасней,
сладостнее сердцу моему,
этих вод зеленовато-красных
и черемух в розовом дыму…
Так, терзая зимними ночами,
будоража в сутолоке дней,
предстают красоты и печали
милой малой родины моей.
Столько прожито, столько пройдено
Столько прожито, столько пройдено,
отшумели мои поезда.
Свою милую малую родину
не забыть бы мне навсегда.
Там в глубинной деревне моей
тихо бабушка век доживает
и не видит, и не слышит годами детей,
даже правнуков многих не знает.
И чем чаще дождями, туманами
свет придавлен в моем окне,
тем отчетливей слышу мамино:
– Не забудь, сынок, обо мне.
До родимых мест как же долог путь
от проблем, от дел, от дорог…
Верю все равно и когда-нибудь…
Как я долго прийти не мог!
Под журавий скрип. Скрип колодезный,
чтоб опять, хоть глоток, вдохнуть
воздух милой моей малой родины.
Жаль, что прошлого не вернуть.
Не вернуть уже смех девчоночий,
ночи теплые у реки,
как всю жизнь, по родной стороночке
не избавиться от тоски.
В Уяне
Сизых Анатолию Ананьевичу
Нежданный гость уже вторые сутки
хозяином гуляет по двору,
бубнит, бормочет шутки, прибаутки,
в одну ему понятную игру
играет он, а вроде занят делом
с утра до ночи, с ночи до утра.
За сутки столько шалостей наделал:
тропу к колодцу превратил в овраг,
наполнил бочки, тазики, ограду,
в саду залил осевший напрочь стог,
не чтоб проехать, а пройти по тракту
проблематично стало без сапог.
Смотрю в окно. Не видно крыш соседских,
бывают и сильней дожди, хотя
я не припомню со времен советских
такого неуемного дождя.
Набрякли прясла старого забора
и пожелтел меж них зеленый мох…
Неугомонных воробьишек свора
толкается, запрятавшись под стог
и под навес у погреба всей стаей…
во мгле подвижной дождевой пыли
теснятся на колодине, слетая
почистить перья в пухуне земли.
К обеду потеплело. Солнце близко
к земле пробившись, уронило жар
освечивая двор и низко – низко
по-над землею заструился пар.
И засмеялись индюки в ограде,
заржали кони у солончаков
и, надо полагать, не шутки ради
завыл мотор у пьяных рыбаков.
А дождичек все силится, стараясь
вновь лужи пузырить, плясать в песке,
но луч меж туч все чаще прорываясь
сулит конец безделью и тоске
двух дней воскресных. Закрываю книгу
и следом за детьми иду во двор
улаживать дождливую интригу…
Нежданный гость, он все—таки не вор.
К малой Родине