Варров Остров, считавшийся частью Оресты, был застроен лет пятнадцать назад; жили там в основном семьи военных. Здесь всегда было тихо и безопасно — пока не началось нечто непонятное. За последние два года произошло более тридцати взломов — полиция называла их «любопытными». Вор охотился за женским бельём, также при возможности забирал фотографии молодых женщин. Полиция предупредила, чтобы жители Варрового Острова соблюдали осторожность, но дальше этого не пошло, и само расследование продвигалось вяло.

До тех пор, пока не поступило заявление от женщины, в дом которой преступник пробрался уже с другими намерениями. Свою жертву он изнасиловал, привязал к стулу, душил, бил и при этом фотографировал. Когда она спросила его: «Ты меня убьёшь?», он только усмехнулся и пробормотал: «В этом нет необходимости, малышка».

После этого случая на улицы вышли дружины добровольцев, и Варров Остров опять стал образцом безопасности.

Но тренд был знакомым. Мерсер помогал команде следователей, распутывавших убийства в Тангроссе, на ферме Лу Моретти, и не мог не заметить сходства в развитии сценариев. Вот только человек, совершавший эти убийства под Тангроссом, был давно мёртв.

Надо было донести до Майкла, что это не арест, он волен покинуть кабинет в любое время, «ах да, и ваше право на адвоката». Майкл казался расслабленным, Мерсер — дружелюбным. Да, Уэллсы живут на Варровом Острове, именно поэтому сотрудничество Майкла так важно для следствия. Возможно, он замечал что-нибудь подозрительное за последние несколько лет? Странное поведение соседей, какие-то слухи, неожиданный переезд, появление новых людей? Слышал ли что-нибудь?

Майкл отвечал на все вопросы с вежливой улыбкой, однако такой внимательный наблюдатель как Мерсер, не мог не заметить в ней некоторого превосходства.

Сам же комиссар вёл себя как человек маленький, неприметный, всего лишь исполняющий свой долг.

Конечно, Майкл не знал, что судьба людей, попадавших в эту комнату, к инспектору Мерсеру, была уже во многом предрешена. Последний уже знал о своих «гостях» всё, что ему нужно было знать. Бесполезно было говорить ему: «Я невиновен». Самым изощренным пыточным инструментом Мерсера было его добродушие. Добротой он мог убивать часами, чтобы потом, точно битой, добить доказательствами . Только он с потрясающей сердечностью мог сказать преступнику, насильнику или убийце: «Мы все совершаем ошибки. Поэтому у карандаша на другом конце ластик. И я сижу с тобой в этой комнате и надеюсь, что если бы ты мог повернуть время вспять, ты бы избежал своей ошибки». Попадающие в комнату 219 преступники не знали, что каждое его слово, каждый жест были не импровизацией, а заготовкой под конкретную ситуацию и человека, сидевшего перед ним. Формально все его «гости» были не более чем подозреваемые. Перед началом разговора он предупреждал их: «Вы можете уйти в любой момент. Вы можете потребовать адвоката». И, тем не менее, за время его работы практически никто не воспользовался этим щедрым предложением. Более того, действовал комиссар так тонко, что ни один из «гостей», подвергаясь настоящей психологической пытке, куда более изощрённой, чем любая пытка инквизиции, не ушёл из этого кабинета, пока Мерсер не добился от них признания.

И всё же он впервые встретил достойного противника — тут Мерсер не заблуждался.

Военные проходили психологическую подготовку, поскольку, попав в плен, в большинстве случаев подвергались пыткам. В лучшем случае — допросам, таким же, какой приготовил Мерсер. В отличие от подавляющего большинства «гостей» комнаты 219, Майкл, как никто, мог этим допросам противостоять.