Переходя к вопросу об отношениях Византии и Руси, нельзя не заметить между ними признаков геополитического родства. Русь в качестве универсального государства, связывающего Европу и Азию, исторически так же, как и Византия, явилась областью обширного, евроазийского культурного синтеза. Сближение с Восточной Римской империей началось с крещения Руси в 988 году и организации Церкви при помощи греческих священнослужителей. С тех пор греко-византийская духовность и образованность становятся основой развития русской православной культуры.

С точки зрения Византии, приняв христианство, Русь стала ее частью. Русские признавали главенство византийского императора над всем христианским миром, однако значительная отдаленность Великого княжества Киевского делала его зависимость от Константинополя весьма условной. Представителем Восточной империи в русских пределах являлся Киевский митрополит, назначаемый Царьградом. Из двадцати трех митрополитов, упоминаемых в наших летописях домонгольской эпохи, семнадцать были греками, два – русскими и четыре – неизвестного происхождения.[6] Принадлежность молодой русской цивилизации к широкой, по идее вселенской, православной общности с центром в Константинополе была важным фактором развития духовного универсализма в отечественном культурном самосознании. Византия явилась метрополией по отношению к Руси, установив там единую веру, что сыграло решающую роль в обеспечении национального единства страны, когда она потеряла политическую целостность и затем оказалась под татаро-монгольским игом.

Раскол Церквей и обострение противоборства между католическим Западом и православным Востоком непосредственно коснулись Руси. Папский Рим не мог вызывать у русских симпатий не только в силу отступления от догматических истин, утвержденных семью Вселенскими соборами. Военно-политические столкновения с латинскими крестоносцами, стремившимися на славянский Восток, а затем с католическими Литвой и Польшей, за которыми стояла папская курия, притязающая на верховенство в христианском мире, придавали этой борьбе не только религиозный смысл.

Флорентийская уния, осужденная великим князем Московским Василием II и Русской Церковью, подорвала в глазах русского общества авторитет православных греков как верных хранителей подлинного христианства. Потрясшее христианский Восток падение Константинополя под напором турок, превративших собор св. Софии в мечеть и пленивших Вселенского патриарха, представилось русскому сознанию знаком гнева Божия. Эта историческая катастрофа означала перемещение центра мирового православия в Москву, осознавшую себя Третьим Римом. Чрезвычайно важным моментом стало учреждение патриаршества на Руси. 23 января 1589 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Иов был торжественно посвящен Вселенским патриархом в сан патриарха Русского. Обращаясь в московскому царю Федору Иоанновичу, Константинопольский первоиерарх сказал: «Воистину в тебе Дух Святой пребывает, и от Бога такая мысль внушена тебе; ветхий Рим пал от ересей, вторым Римом – Константинополем завладели… безбожные турки, твое же великое российское царство, третий Рим, всех превзошло благочестием; ты один во всей вселенной именуешься христианским царем».[7]

Касаясь того, как приживалось греко-православное наследие на русской почве, следует подчеркнуть, что русские показали себя не только прилежными учениками Византии, но и духовно одаренными, самобытными продолжателями великой Традиции. Высокая готовность русской души к восприятию христианского благовестия рождает особенное, сердечное, умиленное отношение к новой религии. Внимательный исследователь отечественной духовности Н. С. Арсеньев сделал очень точный вывод, сказав, что наш народ при всех своих недостатках исключительно верно постиг существо новозаветной истины – как снисхождение милосердного Бога к недостойному грешнику, кающемуся и пораженному Его милосердием.