– Лучше не вмешивайся в мои дела. Слышишь?! И хватит меня так называть, мне не пять лет!

Затем она побежала (прямо в том, в чём была одета за столом), побежала к выходу, оставив распахнутой входную дверь родительского дома, побежала, переходя постепенно из лёгкой трусцы на ожесточенный бег. За ней никто не поспешил следом. Почему? Вероятно, родители были чересчур шокированы произошедшим.

«Я, помнится, перед своими школьными экзаменами столовый сервиз разбила, и нарочно». – Поделилась с мужем мать Стеллы, спустя минут десять после «побега». – Мой папаша сказал потом: доченька, лучше в следующий раз прикрикни на меня – дешевле обойдётся».

«Твой отец ведь с ума сходит по антиквариату. А моё отношение ты знаешь. Лучше бы она что-нибудь разбила». – Опустил голову безутешный отец.

«Эй, только не мой фарфор! – Шутливо заметила женщина. – Мне его папочка подарил».

«Тебя наказали тогда, кстати?»

«Наказали, разумеется. И весьма, знаешь ли, болезненно. Зад болел пару дней, если не больше».

«Я против любого насилия, ты знаешь».

«Вот и не нужно. Сделаем вид, что ничего не было. Всё пройдёт, дорогуша. Все подростки немного сумасшедшие».

«Возможно, ты права».

Они было довольно прогрессивны, родители Стеллы. Они поговорили и решили, что всё уляжется само собой. Они считали, что их дочь исправно пьёт по утрам таблетки зверобоя и валерианы, и просто немного взвинчена из-за предстоящих выпускных заданий.

Они не знали о том, что случилось тогда, давно, перед отъездом из «дома-сада».

Никто не знал.

А Стелла, – Стелла бежала в этот вечер долго, очень долго, через раскинувшееся недалеко от их дома большое, заросшее сорной травой поле. Она не останавливалась до тех пор, покуда у неё не начали отниматься ноги. Тогда она просто упала в траву, более не имея сил двинуться. Мышцы болели, а одежда к тому времени насквозь пропиталась потом. Она чувствовала боль во всём теле. Но одновременно с этим, она почувствовала и то, чего ей так не хватало, и то, о чём родители никак не могли догадаться.

Радость. Яростная радость.

Стелла решила называть это так.

Май выдался невероятно теплым. Особенно приятны были майские ночи. Месяц спустя после «апрельского скандала» (в ту самую роковую ночь, с которой начинается данное повествование) Стелла шагала по улице, наслаждаясь приятной прохладой ночного воздуха. Весь день был погожий, и к ночи погода не стала хуже, так что девушка совершенно не переживала по поводу того, что нарядилась совсем по-летнему. На ноги были обуты лёгкие босоножки, верхняя одежда представляла собой развевающуюся от малейшего дуновения ветерка юбку, и такую же точно блузу, но только чуть более светлого оттенка, аккуратно подпоясанную. В темноте, подсвечиваемой лишь редкими уличными фонарями, ткань обоих предметов гардероба, казалось, даже светится изнутри.

С каждым новым совершённым шагом, Стелла ощущала, как плавно качаются из стороны в сторону складки этой почти невесомой ткани, а также то, как в унисон с ними, напротив, тяжёлые волны распущенных волос пружинят вдоль её спины и плеч. Она представляла себе эту картину, – и на губах её сама собой возникала самодовольная улыбка.

Многие, вероятно, совершенно справедливо осудили бы Стеллу за ее поведение. Они бы назвали её сегодняшний наряд чересчур вызывающим для ночной прогулки, а настроение – излишне самовлюблёнными. Стелла и сама осознавала импульсивность своего поступка. И всё же, она считала: у нее имеется повод вести себя так – вызывающе и беспечно. Её распирало огромное желание показать свои стройные ноги, свои аккуратные лодыжки, обозначить тонкую талию, распустить густые темно-рыжие волосы. Ей всё это доставляло удовольствие впервые за прожитые годы, – потому что она, наконец-то, была