Мы погоняли воздух еще чуток, пуская слова по палате, немного помолчали, побродили по коридорам, так прошло не знаю сколько времени, и, покидая больницу, они пообещали вернуться на ужин, только на этот раз все вместе.

Из дневника

Смущение не может возникнуть ниоткуда, разве что его корни уходят куда-то глубоко и не понятно в какой части души находятся, но если вспомнить, что ген шахтера заложен в каждом из нас, будет легче выкопать ростки смущения. Я этим занялся, и скажу так: оказалось, это чувство происходит из-за недоговоренности между нами. Видимо, недоговоренность приравнивается к неправде, а там, где есть неправда, всегда будет тишина. Смущение копится в человеке, в принципе, как и все другие чувства.

А что такое человек? Не такой уж дурацкий вопрос. Не такой уж простой. Для окружающих – тех, кто хорошо знает человека, он, собственно, лишь то, что они о нем знают.

Но что такое человек сам для себя? Он то, что он сам о себе помнит. Это прежде всего и самое главное. К этому уже прибавляется отражение от окружающих – они что-то вносят в этот образ, как бы подсказывают: ты вот тот, о котором мы знаем вот это… Но это после и не так важно. Главное – что ты о себе помнишь: кем ты был сегодня утром, вчера вечером, неделю назад, месяц, год… А если ты помнишь себя восемнадцатилетним, а потом бац удар по голове– тебе двадцать пять, и последние семь лет твоей жизни для тебя… Их как не было.

Я сегодня стрельнул сигарету, мне было неловко, словно я восемнадцатилетний парень. Я будто так и ждал, что он спросит: «А не рановато ли тебе?» Ну, паспорт, может, и не будет спрашивать, но все равно… А что это значит в практическом плане? И в связи с тем вопросом, который я только что задал? Да то, что я не только не помню этих семи лет, что само по себе неприятно, но и то, что я себя теперь не очень понимаю. Такие дела.

Я прилег, дабы восстановить то, что потерял во время хождения. После недолгого лежания я принялся читать книгу в разноцветной обложке, которую принесла мне сестра и аккуратно положила на мою тумбочку. Но почитать толком не получилось. Я просто не мог сосредоточиться, постоянно в голову лезли мысли, от которых порой становилось тошно, отчего я отложил книгу и закрыл глаза. Так только я коснулся ласковых щек подушки, таких же свежих и воздушных, как щеки нашего детства, я перенесся в мир сновидений.

Мне снилось солнечное, как обычно это бывает, детство. Сон был настолько яркий и детальный… Правда, трудно его рассказать даже самому себе. Почему-то хорошо запомнилась школа, уроков и учителей во сне не было, зато были длинные коридоры, выкрашенные яркой краской, так что даже во сне меня, кажется, ослепило. Последний отрывок, который, собственно, и заставил меня открыть глаза, – меня в компании моих товарищей ведут в учительскую; сзади меня окликнул кто-то, но я все не поворачивался, и, в конце концов, он а может и она дернул меня за руку… И в этот момент я открыл глаза и увидел маму.

Мама стояла прямо надо мной, бережно укрывая меня от яркого света. Она держала мою руку в своей и, увидев, что я проснулся, отошла чуть в сторону, села рядышком, дав мне время полностью проснуться.

Электрический свет тут же пронзил мое тело, как от удара током, на секунду я прищурил глаза и снова их открыл. С мутной головой я медленно приподнялся. Сестра в этот момент разбирала пакет, только на этот раз сестра была старшая. Шоира на пару лет была меня старше, ее особенность заключалась в очаровании, не только потому, что она обладала врожденной красотой, которая никого не оставляла равнодушным, в противовес популярному мнению о значимости красоты я бы выделил два качества, которые превозносили ее над другими и отличали от других, – большое сердце и открытость. Шоира!