Девушка, которую я хорошо помнил как девочку, приобрела совершено другой облик: на смену юношеский неуверенности пришла утонченная грациозность, ее взгляд многим мог показаться отстраненным, но я придерживался мнения, что Камила чересчур сосредоточенна – ведь это и есть главная особенность грации. Камила!

Отец шел чуть впереди, как это принято, и спокойно что-то рассказывал, синхронно жестикулируя. Камила шла послушно за его плечом и спокойно внимала отцу – картина, мне привычная, приближалась. Я уже ожидал их в точке пересечения, они, не обращая внимания на весь внешний хаос, продолжали свой семейный спектакль, а я в этот момент все никак не мог на них насмотреться. Отец был по обыкновению в идеально выглаженном. Сколько у меня хватает памяти, он всегда носил вещи так, словно он украшал их, а не они его. Мой громкий оклик прервал их общение, и оба посмотрели по сторонам, пока наши взгляды не встретились. Мы поспешили друг к другу. Первым делом я крепко обнял отца, будто маленький котенок, заблудившись на просторной улице, я искал защиты, я прижался к отцовской груди и с минуту слушал, как ритмично бьется его сердце. Открыв глаза, я поднял голову и увидел на его лице смущение, а затем и почувствовал его. Отец не церемонясь перехватил инициативу и начал, как это полагается в здешних местах, спрашивать про мое здоровье, я не стал упоминать плохую сторону моего самочувствия, начал я с того, как мне хорошо, ничего не болит и вообще будто заново родился. И я не слукавил, ведь я и вправду чувствовал себя хорошо, я просто недоговаривал, в каком дурном расположении духа я нахожусь, когда остаюсь один. Мы решили подняться ко мне в палату, так как ветер на улице усиливался. Возле лифта было столпотворение, на мое предложение подняться пешком Камила прищурила глаза, а отец уже искал выход к лестнице. Пока мы преодолевали первые этажи, Камила задала мне ряд привычных вопросов, на которые я дал такие же привычные ответы. В коридоре, возле стола медсестры, скучились больные, и в комнату отдыха также пробралась дневная суета, казалось, будто мы не в больнице, а в головном офисе Google, только вместо инженеров были пенсионеры, вместо мозгового штурма – легкий старческий пердеж.

На полпути я обернулся, чтобы убедиться, что спутники идут за мною, и увидел хищное выражение отцовских глаз. Его малозаметная улыбка пропала совсем, а голос стал немного грубее. Что так смутило моего отца, для меня осталось загадкой.

В палате Родион ушел с головой, в прямом смысле этого слова, в газету. Большой разворот заслонил ту часть тела, которая и дает представление о человеке. Только худые ноги, закрытые штанинами по щиколотку, остались на виду. Войдя первым, я придерживал двери, уступив дорогу Камиле и Фирдавсу. Они поздоровались с Родионом, тот в ответ, не отрываясь от газеты, коротко буркнул «добрый» и продолжил читать. Знаком руки я предложил своим гостям присесть на мою кровать, сам же примостился напротив них на диване. В комнате явно чувствовалась неловкость, не понимаю, откуда ей только тут было взяться.

– А туалет у вас где? – оглядывая комнату, спросил Фирдавс.

– За дверью справа, – я указал направление, думая, что отец хочет по нужде, оказалось, из чистого любопытства.

Закончив обследование комнаты, Фирдавс сел на кровать и посмотрел на меня.

– Ну, выглядишь ты хорошо, сынок, а это самое главное. – Оскал его исчез как и не бывало.

– Как и говорил, я чувствую себя неплохо, вот только память меня пока подводит.

– Только не переживай, все наладится, врач нам сказал, что это явление временное.