– И тебе не хворать.

– Ай, в Навь! Все одно. Все потом сдохнем, – выругался Нагой.

– Снова живот болит?

– Все что не сожру, назад лезет.

Яцек покивал молча. Он всей душой хотел помочь другу, но не знал как.

– Сам как? Редко заходишь. Мамка не пускает?

Нагой снова оголил свои сточенные зубы. С такого расстояния Яцек разглядел, что некоторые из них уже начали подгнивать.

– Она всегда тебя не любила. Ты же знаешь, как она говорит всегда… – начал оправдываться Яцек.

– Ты тот – кто твой друг, – продолжил Нагой. – И кто же я сам тогда? Суровый инквизитор, боящийся своей мамки?

– Довольно, – рявкнул Яцек, но собеседник не испугался. – Давеча на холме был.

Нагой молча смотрел, выдерживая паузу, и инквизитор продолжил:

– У самого патриарха. Подсунули заданьице.

– Тааак… – Нагой забарабанил костлявыми пальцами по столу. – А судя по роже, ты этому не рад.

Яцек оглянулся на дверь и сказал чуть тише:

– Дед объелся белены и придумал, что есть какая-то секта. Они написали свое писание и теперь поклоняются ему.

– Ну история не нова.

Где-то внутри Яцек надеялся, что Нагой сможет ему помочь с делом Белого холма. И после этих слов эта надежда вырвалась фонтаном наружу.

– Как? – воодушевленно воскликнул инквизитор.

– Ну были же уже сектанты. И Симоновская инквизиция их всех пережгла. Даже я это знаю.

Надежда снова рухнула. Яцек так хотел верить, что Нагому что-то известно, что позволил себе самому и обмануться. А друг тем временем поднялся и снял с полки одну из книг.

– Погодика… – он аккуратно листал страницы. – Вот! Писание Иаве. Там околесица, что второй сын творца в Нави сидит. И что поклонники у него есть. И что поклонники враги церкви и что жечь их нужно. Чушь, даже если и взаправду все.

– А в Ростке их где найти?

– Ну они точно табличек не вешают на дверь, – ухмыльнулся Нагой.

– Был один в узилище. Он мог что-то поведать, да сгиб с пеной у рта.

– Пена – это может падучая хворь, – пояснил Нагой.

– Я так и подумал. Сидит как живой. Ногой его ткнул, он и распластался по полу, – пояснил Яцек.

– Погоди, – Нагой убрал длинную прядь черных волос за ухо. – От падучей сидя не гибнут. Там же припадки. Они орут и брыкаются, как безумцы.

Яцек задумался.

– А тот сидел. Знаешь, как будто в кустах серит. На корточках.

– Похоже на яд, – задумчиво протянул Нагой.

– Да брось. Кто его в узилище травить будет?

Яцек спросил риторически, но сам задумался. В тот день всего один охранник в узилище был.

– Его бы разрезать, да посмотреть.

Инквизитор недовольно зыркнул на Нагого.

– Чего?

– Снова за свое?

– Да я помочь хотел. Типун на тебя. Сам своих злодеев ищи.

Нагой встал и пошел мыть джезву.

– Не серчай, Миха, мне тогда непросто тебя от костра спасти было.

– Да помню я, не надо всякий раз напоминать.

Они еще какое-то время помолчали. Друзьям детства было достаточно молчаливых мгновений вместо длинных перепалок.

Нагой заговорил первым:

– Слыхал, там какие-то артисты приехали? Говорят, на сцене бабу колют на смерть. Кровью обливается. Все взаправду, а потом она встает и на ней только шрам.

– Не слыхал. – Вот вы бы таких проверяли, а не под моей табличкой колдунов искали, – проворчал Нагой и повесил чистую джезву на крючок.

– Добро, пойду я. Ты не хворай тут, а то прийду другой раз, а ты тут издох.

– А Яцек тут с нарядом, чтобы арестовать.

– Вот же разочарование меня ждет.

– Вали уже, – рявкнул Нагой и улыбнулся во весь рот.

– Бывай.

Яцек прошел несколько шагов и оглянулся на табличку.

– Вот же слабоум… – пробубнил он себе под нос.

***

Дверь в узилище представляла из себя обитые железом толстые дубовые доски. Яцек постучал кулаком. Из окошка на него глянули уставшие глаза. Те самые, что пару дней назад глядели на него спросонья.