Охранник замялся с ответом.

– Так вот собирался как раз.

– Шестая слева. За что его взяли? – спросил Яцек, потирая костяшки на правой руке.

Охранник заглянул в книгу и ответил:

– Я помню его. Митин старший его привел. Говорит, донесли за ересь. Оклеветал Творца.

Братья Митины. Не любил их Яцек. Папаша сидит в собрании. Надменные ублюдки. Говорят, младший получил тоже какое-то задание от патриарха. Его задание поди поприятнее.

– Ясно, – сказал Яцек. – Будут еще узники за ересь или прочую грязь, пришли весточку.

С этими словами он бросил один медяк, который охранник от неожиданности не успел поймать. Не дожидаясь ответа, Яцек ушел из узилища на солнечные улицы столицы.

Лодка зашла в бухту. За долгое время суша оказалась по оба борта лодки. Этот факт грел сам по себе. В лицах гребцов появилось облегчение.

Порт в Погроме не уступал размером столичному порту. Но если в Ростке почти все было выложено из камня, то здесь и порт, и возвышающийся над ним город был полностью из дерева. Да и порт представлял из себя сумбурно разросшиеся от берега причальные ветки. И у каждой теснились лодки и парусники.

Протискиваясь между подмостков с минимальной скоростью, лодка часто бывала в паре шагов от столкновения с причалом или другими судами. Толстяк на баке не скупился на брань, всякий раз отвечая на комментарии людей на причале или других лодках.

– Набаты на лодках видели? – спросил Арлей и вытер рукавом под носом.

– Тоже внимание обратила.

– А наш жирдяй вместо набата горло надрывал пол луны.

– Нравится слушать свой голос, – проворчала Мольга.

– Набат быстро портится от сырости и теряет упругость. Наш толстяк не из богатых купцов, – прохрипел Богдан.

Арлей зашелся кашлем, а потом сплюнул за борт сгусток мокроты.

– Навь, скоро нутро свое выхаркаю.

– На берегу пойдешь на поправку, – пообещал Богдан.

На берегу Бряч обнял каждого, словно прощался с близким родственником. Потом от него несло так, словно он сам сидел на веслах две недели. Толстяк показал, как пройти до детинца.

Погода на севере была дружелюбнее, чем в столице. Легкий бриз и никакого дождя. А вот люди провожали двух инквизиторов с нескрываемой неприязнью.

– Хорошо отстроили эту улицу, – отметил Богдан.

– Ты тут раньше бывал?

– Да. Когда еще вместо брусчатки тут был сруб, чтобы повозки не тонули в грязи.

Дорогу им пересекло три ратника.

– Воевода Богдан?

– Я давно не воевода. – Мольга заметила, как Богдан напрягся.

– Это видно. – Ратник засмеялся, от чего кольчуга на его груди зазвенела. – Ты не помнишь меня?

– Сотня Димитара. Вас немного осталось, когда вы зашли в город. И ты там был, – Богдан указал на второго. – Простите, братки, имен не помню.

– Как же тебя в святоши занесло, воевода?

– Ты так говоришь, словно это плохой чин, – возмутился Арлей.

– Замолчи. К тебе никто не обращался, сопляк.

– Я инквизитор его святейшества…

Ратник сделал шаг вперед, уперевшись широкой грудью в инквизитора на расстояние поцелуя, и прошипел ему в лицо:

– Хоть левое яйцо самого творца. Закрой пасть, пока тебя не спросят.

Арлей втянул носом сопли и отступил на шаг назад. Ратник забросил свою крепкую ладонь Богдану на плечо, оставив Арлея за спиной. – Так как так вышло, что воевода в рясу инквизитора вырядился?

Богдан ответил своей привычной хрипотой:

– Я человек служивый. Как и ты. Нам говорят, мы делаем.

Ратник сплюнул в сторону, потрепал за плечо и ответил:

– Навье пекло, как же ты прав! А сюда зачем пожаловал?

– Задание к митрополиту вашему.

– Вот так тебе повезло, с этим жирным прыщем дела иметь. Ну смотри, – он обнял инквизитора еще крепче за плечо, – вот туда по Улице роз и выйдешь на детинец. Ну а дальше уже спросишь у своей братии.