Еще один длинный выдох.

– Да, матушка. Извини. – Он отложил нож и сгреб репу в казан. – Патриарх объявил войну иноверцам. Какие-то сектанты. Поклоняются своему новому писанию.

– Именем Творца тебя молю, будь осторожен. Твой отец так и пропал.

– Знаю, матушка.

Знаю! Слышал эту историю с детства чаще, чем все дети сказ о богатыре и волке.

– Ты никогда меня не поймешь, пока у тебя не появятся свои дети. Пока ты не потеряешь кого-то тебе дорогого. Я любила твоего отца больше всего на свете.

Ну начинается… Яцек поднялся со скамьи и подставил свои бока теплому воздуху у очага.

– Тебе тогда было девять лет. Ты и сам помнишь, как я горевала. Ходила на Белый холм, просила впустить меня.

Он помнил только, как она рыдала целыми днями, а все дни Яцек проводил в школе инквизиции. И там он сам обливался слезами от тренировок у мастера Коловрата. Прошло сорок лет, а Яцек до сих пор с отвращением вспоминал тренировки.

Матушка продолжала говорить, всхлипывая:

– Вот так же, как тебя сейчас. Его позвали на белый холм. Он никогда не говорил о службе и не любил, если я спрашивала. А потом один раз не вернулся.

Голос ее дрогнул, она поспешила размазать слезы по щекам.

Яцек ненавидел эту историю. Не проходит и двух дней, чтобы она не повторила ее. Он отвел глаза, не выдерживая грустного взгляда.

Яцек дорезал овощи и подвесил казан над очагом.

– Найди ему его иноверцев, сына.

– А то я сам не знаю…

– Не дерзи матери! – рявкнула старуха, нахмурив лоб.

– Поспрашиваю люд. Может, кто что знает.

– Яцек! – голос матери стал серьезным и жестким.

– А?

– Не вздумай попросить помощи у Нагого.

– Я и не собирался.

Это было правдой. Яцек даже не подумал об этом. Нет, он по-прежнему поддерживает дружбу с Нагим, но совсем не подумал о нем сейчас.

– Ужасный человек, – не скрывая отвращения, проговорила она.

– Матушка! – удивленно воскликнул Яцек.

Он подошел к столу. Поднял связку моркови с противоположной скамьи. – Вот же морковь!

– А где она была?

Челюсть ее от удивления отвисла, открывая беззубый рот.

Чем ниже они спускались в порт, тем злее был ветер. Мольге не нравилось идти в сопровождении двух ряженых в инквизиторскую робу идиотов. Никто не любил инквизицию, но еще больше презирали крыс, кто с ними сотрудничает. А то, что она пряталась под капюшоном от ветра, больше походило на жалкую попытку скрыть свое лицо от прохожих.

Благо, днем улица с блудилищами и харчевнями была не столь оживленная. Вот вывеска со свиньей. Вот заблеванный угол, в котором она пряталась. Вот блудилище, где она убила Курноса. Но по улице бегают лишь носильщики с тележками или кучевыми упряжками.

Из всех кораблей и лодок, которые стояли в порту, лодка с поэтичным названием «Белокурая девственница» оказалась обычной деревянной коробкой на воде. Скомканный парус выглядел как простынь бывалой блудницы. Замерзшие и обросшие бурлаки спали на веслах как мертвые. Другие, кто не спал, с любопытством уставились на двух инквизиторов.

Завидев инквизиторов, по трапу к ним поспешил жирный коротышка.

– Это явно ошибка! – возмутился Арлей видом лодки.

– Тогда бы он так не лыбился, – прогундосила Мольга с забитым тромбом носом.

– Вы должно быть те самые гости, что поплывут с нами до Погрома? – толстяк бегал своими маленькими глазками, не понимая, к кому из троих нужно обращаться. – Меня зовут Бряч. Слуга его святейшества. Он согнулся пополам, чуть было не завалившись вперед.

Было бы смешно, если бы ты упал, жирный боров.

– Мы что, на этом поплывем?

Толстяк смутился и оглянулся на лодку, словно сам ее видел впервой.

– Прошу прощения. Конечно, судно мое не новое. Но других у меня нет.