Я оказался внутри.

Воздух стал ещё тяжелее, пространство вокруг давило, и, когда глаза немного привыкли к полумраку, я разглядел, что это не просто пещера, а жилище. Каменные стены сомкнулись так плотно, что казалось, будто они сейчас сдавят меня, оставив лишь кровавую кашу. Один выход – вход, завешенный грязным, рваным покрывалом, за которым колыхались тени. Справа от меня чадил очаг, но назвать его так было сложно. Скорее это была куча тлеющего хлама, дым от которого больше душил, чем согревал, а гнилой запах плоти, смешавшийся с копотью, пробирался в лёгкие, вызывая тошноту.

Слева, у стены, что-то напоминало кровать, но мысль о том, чтобы лежать на ней, вызывала лишь отвращение. Грязные, перепачканные тряпки валялись бесформенной кучей, источая тяжёлый запах, в котором угадывались не только грязь и плесень, но и нечто худшее, что я даже не мог описать.

Я понял, что меня притащили в логово.

Мой пленитель суетился, не стоял на месте ни секунды, перескакивал от одной стены к другой, рыскал среди тряпья, проверял что-то, осматривал, прятал в складках своей одежды. Он двигался рывками, судорожно, будто его вот-вот собирались схватить. В каждом его движении ощущалось что-то животное, неконтролируемое, похожее на судорожные метания умирающего зверя, что оказался заперт в клетке.

И вдруг он замер.

На мгновение пространство будто сжалось, звуки исчезли, а затем он медленно, очень медленно развернулся ко мне.

Шаг.

Ещё один.

Я почувствовал, как внутри что-то напряглось, предупреждая, что сейчас произойдёт что-то неправильное.

Он достал из-за пазухи короткий жезл, больше похожий на сломанный обломок какого-то древнего инструмента. Металл был грубый, с острыми, рваными краями, словно его согнули, а потом раскололи, оставив неровную кромку.

Когда он протянул его ко мне, кончик жезла ожил.

Сначала слабый, еле заметный алый огонёк, мерцающий в темноте, как угасающая искра, но затем он начал разгораться, становясь всё ярче.

Пленитель вздрогнул и резко отпрыгнул, будто сам испугался того, что увидел, но спустя мгновение снова приблизился и ещё раз вытянул руку с жезлом.

Свет вспыхнул сильнее.

На этот раз он не отпрыгнул. Он начал смеяться.

Хрипло, с надрывом, срываясь на сиплое бульканье, словно где-то внутри него бродило нечто мёртвое, гниющее, разлагающееся. Смех заполнил пространство, эхом раскатившись по каменным стенам, и в такт его губам, дрожащим от судорог, из-под тряпок начали сочиться густые, вязкие капли, стекая по коже, капая на камень.

Он оторвался от созерцания меня так же резко, как и начинал, вскинув голову, будто уловив неясный звук в глубине мрака, быстро запрятав жезл за пазуху и, не произнеся ни слова, повернулся, выскользнув из жилища, словно растворившись в тени.

Я остался один, привязанный к каменному постаменту в логове безумца, и сколько я провёл в этом мучительном положении, я уже и не помнил. Просто привязанный, я начал медленно сползать по грязному полу, а верёвка, обернутая вокруг меня, сдавливала мои ребра и душила горло так, что каждое движение превращалось в пытку. Я пытался вывернуться, но чем больше боролся, тем глубже усугублял своё положение. Паника накатывала волнами: я мог задушить самого себя, если не стану вытягиваться, пытаясь ослабить натянувшуюся верёвку, но всё было тщетно – я ощущал себя натянутым, как струна, и силы мои увядали с каждым мгновением, так что ещё немного – и я окончательно вернулся бы в состояние неизбежного удушья.

– Отвяжи его! Ты что, слепой?! Он же сейчас сам себя задушит! – голос раскатился по помещению, резкий, хлёсткий, в нём не было ни капли сомнения, ни толики колебаний. Это был приказ, отданный с такой жестокостью и уверенностью, что ослушаться его казалось невозможным.