Жаль только, что выкроить столь необходимые для сего занятия часы с каждым годом становится всё трудней. Мешают то обыденные дела и заботы; то неожиданно объявившиеся старые друзья, которых уже сто лет не видел; а то и чего похуже – в постепенно дряхлеющих комнатах назревает ремонт, и начатая книга, которую с таким интересом взахлеб читал всю ночь, в итоге надолго отправляется пылиться на полку с закладкой где-нибудь на сотой странице.

Но в данный момент мой распорядок дня целиком и полностью зависит лишь от меня. Внезапно, и как-то даже совсем непреднамеренно, я сам стал хозяином своей судьбы – в один момент исчезли все обязанности и отвлекающие факторы. И грозный облик жертвенного долга, висящий надо мной дамокловым мечом, растворился в окутавшей меня безмятежности. Сейчас, оказавшись в гамаке под руку с волшебным проводником в незнакомый мне мир, я словно попадаю в прошлое. Будто история, моя собственная история, сделав виток, пришла к тому же месту, но на порядок выше… И для меня этот факт более чем удивителен и безоговорочно приятен.

Вообще же, хочется признаться, что поваляться после еды с книжкой на мягком ложе – это классно! Я с трудом могу себе представить более вальяжное времяпрепровождение, способствующее максимальной релаксации организма. Вот ещё найти бы мой осколок бутылки, через который так забавно смотреть на солнце (из пылающего круга, режущего глаза́, оно сразу превращается в милый и приятный кусочек аппликации), и тогда счастью моему уж точно не было бы предела.

Однако постепенно буквы начинают сливаться в линию, я плохо различаю сюжет и узнаю героев и сам не замечаю, как плавно перехожу из реальности в мир грез. И знаете что? Читать и дремать одновременно – это…

712 год до нашей эры. Исайя уже огласил свое пророчество о будущем обществе, касающееся меча и войны. Тэн и Сё прибыли в Лу для аудиенции у луского гуна. А победитель XIII олимпиады Диокл из Коринфа вместе со своим возлюбленным Филолаем переселились в Фивы… Там же, где спустя две тысячи шестьсот тридцать лет вырастет город, из которого придет человек, призванный молча поправить всё, сейчас лишь могучей стеной стоит то, что впоследствии будет названо «лес», течет то, что будет названо «река», и живут те, о которых никто никогда не узнает.

Полоумный ветер-шут с гиканьем да плясками гоняет по небу пугливые робкие облака; снег, лежащий на лапах вековых сосен, подмигивает искрящимися глазами одуревшему от одиночества солнцу; мурлычет потихоньку свои песни текущая вода, старательно отстирывая камни до чистоты песка; и, разрезая белый свет нестерпимой красотой изумрудной краски, пышно растет сочная чудо-трава… И каждый, кто траву сию в первый раз отведает – счастливым становится, второй раз отведает – умным становится, третий раз отведает – то, чего нет, видит, а с четвертого раза он воли лишается и ничего в рот взять, окромя травы сей, не в силах. И пьет из него соки жизни чудо-трава, и, доколь все не допьет, не будет тому покоя!

Но так не всегда было! Поначалу чудо-трава была чахленькой и невзрачной – забитая пионами да астрами, болеющая и желтоватая, она росла совсем незаметно и тихо, стараясь не попадаться на глаза другим, и никто даже не подозревал о ее существовании. Ели её лишь змеи болотные да прочие гады ползучие, а остальные звери обходили стороной, чуя в сей траве силы темные.

И ничто не предвещало беды, кабы однажды не взбунтовался старый ворчун Ураган, что, как назло, поцапался со своей соседкой Тишью-гладью. Поспорил, метнулся, заорал, что силы было, после чего с вожжой под хвостом, с головой окунулся в неистовый мятеж, какого ещё не видывала земля эта. Рвал он из почвы пионы, метал астры, бил в барабан вышедших из берегов озер палками корабельного леса… Тридцать дней и ночей носился по земле, не ведая ни сна, ни покоя. И лишь к тридцать первому почувствовал легкое покалывание в боку, после чего заметно сник и залез к себе в дом из хрусталя – досыпать сны сумчато-переметные.