После того, как гроб закрылся и нас пригласили на процедуру погребения, для меня стал рушиться мир. Два раза я чуть не потеряла сознание: когда тело укладывали глубоко в землю и включали её любимую запись с одного из мюзиклов.

Всё это время от начала до конца ритуала папа не снимал очки. Я знала, что его глаза сильно опухли, и он просто не хотел, чтобы его видели таким. Но он избавился от очков, чтобы оставить на губах мамы последний поцелуй любви. В тот момент я поняла, что он окончательно разбился.

Возле могилы лежали только белые розы. Такие, какие любила мама.

– Прости, что так мало дарил тебе их при жизни, дорогая, – прошептал папа, выкладывая цветы, а затем поднялся с колен и слился с остальным.

Мне нужно было присесть. Голова ужасно раскалывалась. Слишком тяжело. Слишком больно.

Неподалеку стояла литая скамейка из стали и узоров, и я буквально упала на неё. Руки зарылись в волосы, а веки закрылись. Я массировала виски, чтобы унять неприятные толки.

Но моё спокойствие продлилось недолго. Брэндон, как назло, ходил за мной по пятам и следил за мной.

– Как ты?

– В порядке, – грубо ответила я, не сдерживаясь.

И что ему нужно было от меня? Он явно выбрал неподходящее время, чтобы завести со мной хоть какой-то диалог.

– Я вижу, что ты едва справляешься. Может…

– Постой, Брэндон. Со мной, правда, всё нормально.

– Но я могу чем-то тебе помочь?

Я подняла на него свой встревоженный и одновременно раздраженный взгляд. Он понял всё без слов и собирался уходить, как меня вдруг осенило.

– Что там произошло? – за вопросом прозвучал ещё один вопрос. Не лучшее место для таких разговоров, но мне нужны были хоть какие-то ответы. – Отец ничего не рассказывает мне. Что ты видел?

Брэндон опустился обратно и слегка замялся. Стал натирать шею до покраснения рядом с затылком.

– Всё было слишком быстро. Раненый отец и миссис Эвелин. Во мне сыграл адреналин. Я действовал на автомате.

– Ты видел его? Того, кто совершил преступление?

Я не собиралась отступать. Кровь в венах закипала, и я продолжала давить на него, не контролируя свои эмоции.

– Я ничего не знаю, также, как и ты.

– Но ты был там! – от неожиданности я даже прикрикнула.

Парень обомлел, продолжая выслушивать мои тирады. Он никогда не врал мне. Утаенная ложь была для нас табу. Если он действительно что-то знал, то давно бы признался. Но он молчал.

– Нет. Я ничего не помню.

– Невероятно! Сначала твой отец не успевает прикрыть своим телом маму, а потом и ты так наплевательски относишься к убийству. Только не говори, что таким образом снимаешь с себя ответственность.

Указательный палец надавил ему на грудь.

– В тебе говорит злость, – его брови нахмурились, а голос стал грубее.

– Ты прав. Я невероятно зла и растерянна, потому что потеряла её. Навсегда.

Нам нечего было больше обсуждать.

– Одри.

– Оставь меня.

Брэндон остался сидеть на скамейке, а я ринулась к могиле, смахивая с ресниц слёзы. Мне никто не нужен был так сильно сейчас, как мама. Она умерла и вместе с ней ушла и часть меня.

Постепенно все стали расходиться. Ко мне подходили, чтобы выразить сожаления и попрощаться. Я отвечала всем, как робот – одну и ту же заученную фразу.

Папа указал мне жестом, что пора ехать домой, но я попросила у него ещё пару минут.

Я долго думала, что сказать маме напоследок, и поняла, что она была бы счастлива увидеть, как я танцую для неё. И я воплотила эту идею в жизнь. Под серым дождем, рядом с её любимыми цветами, пока она наблюдала за мной с неба.

Вернулись мы опустошенные и изнуренные таким тяжелым днём. Папа выпил Пару бокалов виски, а затем ушел в свой кабинет. Наверняка он просматривал там старый фотоальбом.