У входа в убежище люди толкались в панике. Я притормозила, чтобы достать забившегося под машину кота, но в этот момент меня резко пихнули в бок, и я чуть не упала, а когда поднялась, кот уже исчез, и очень высокий мужчина подхватил меня за плечи и потянул в убежище. Я увидела маму, она сопротивлялась потоку людей, затягивавших внутрь, и звала:

– Нола! Нола!

Тот высокий мужчина крикнул:

– Она здесь!

Потом я узнала, что его зовут Корт и он был лучшим поваром в нашем городе. Кровать Корта – на втором ярусе через четыре от моей.

В ту ночь в нашем убежище спаслись триста сорок три человека. Когда мы смогли выйти наружу через двадцать семь дней, то узнали, что в западном убежище тоже спаслись люди. Мы пришли к ним по катакомбам. Этим катакомбам уже лет пятьсот или больше. Дядя Дор говорит, что там раньше жили отшельники. Они уходили под землю и замуровывались в комнаты, а другие люди приносили им еду. Мне кажется, дураки были эти отшельники, вот кто. Каждый день из тех двадцати семи я мечтала выйти наружу.

Через неделю проход в западное убежище обвалился. Но Тэн говорит, что в городе есть ещё два убежища. Одно большое и старое, а второе совсем новое. Его ещё не успели запустить, но там есть всё, чтобы выжить. Проходов к ним нет, потому что катакомбы не везде. А вот Пожирающий почти везде.

Отсюда, из окна, это хорошо видно. Там, где были лаборатории, горит до сих пор. Центр горит. Склады горят. И главное – горит пятиметровый забор с колючей проволокой вокруг города. Забор делали для безопасности. Въезд в Этру – по пропускам. Чтобы ни один из них не мог узнать, какие разработки ведутся в наших лабораториях. Потому что Пожирающий – самое новое, самое мощное оружие против них. А теперь он запер нас здесь, как в ловушке.

Небо розовеет, пора возвращаться. Не вернусь вовремя – прощай прогулки «на воле».

Звук раздаётся так внезапно, что я впечатываюсь в подоконник. Оборачиваюсь, и страх комком падает в кишечник. Там, в дверном проёме! Там кто-то есть! Тень. Девочка в чёрном. Ниже меня ростом. Худющая. Глаза огромные, страшного голубого цвета. Смотрит насквозь. Сердце долбится в грудную клетку. Вспомни, вспомни, что делать! Чем испугать призрака? Молитва! Читать молитву! Но я не знаю ни одной!

Вдруг призрак двигается. Делает шаг назад. Наступает на ножку сломанного стула, тихо вскрикивает, покачивается, с трудом удерживает равновесие. В глазах – страх. Подождите… Голубые глаза! Ярко-голубые глаза! Я вглядываюсь – из-под чёрной банданы торчит прядь волос, серая из-за сажи. И теперь я понимаю. Голубые глаза, белые как снег волосы, бледная кожа. Белая! Белая в Этре!

Страх сменяется злостью, и она видит это, пятится.

– Эй ты!

Она разворачивается и бросается в коридор.

– Эй! Стой!

Я спрыгиваю с подоконника, и нога отдаёт неприятной болью, натягивается новая тонкая кожица на ожоге. Чёрт! Смотрю – не лопнула. Бегу за Белой.

В коридоре её нет. Прислушиваюсь. Где же ты? Тихо. Притаилась, как крыса. Ничего, ничего. Я знаю каждый уголок этого здания. Я найду тебя.

– Эй! Я тебя не трону!

Молчит. Не верит. Умненькая крыска.

Наклоняюсь к полу и присматриваюсь. Ага. Крыска оставила следы. Я наступаю как можно аккуратнее, обхожу обломки. И куда это мы побежали? В бывшую процедурную. Вот где ты прячешься. Я крадусь к двери. Заломаю её и притащу в убежище. Не отобьётся, в ней килограмм сорок, не больше. Откуда она вообще здесь взялась?

Я знаю, что другого выхода из процедурки нет, и становлюсь в проёме.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать…

Молчит. Три шкафа, перевёрнутая кушетка, гора грязных полуобгорелых тряпок. Прячься не прячься…