Соседи, которые основательно обжились по соседству с Никиным домиком, носили прозвище «манитушники», за то, что отец семейства Илья, в просторечии Люшка, работал на тракторе «Маниту». Ни за что они яростно проходились по Нике в чатике и за глаза, надеясь, что её там нет и она ничего не услышит.

Дело было в том, что дом бабули стоял заброшенным уже около двадцати лет. Одинокая тётка, сестра Никиной бабушки, ещё до войны вышедшая замуж в столицу, но бездетная, отписала племяннице, матери Ники, две квартиры в Москве и коттедж в Подмосковье, и свалившееся на бывших сельских жителей богатство решило судьбу целой семьи. В Надеждино их мгновенно возненавидели. К счастью, к тому времени Ника уже отучилась и поступила в университет, а отец умер, когда Ника была на третьем курсе.

Домик бабушки, граничащий по одной стороне с такой же давно брошенной хатой под черепицей, единственной сохранившейся после войны, да и то потому, что там во время оккупации стоял немецкий офицер, и с другой – с пустым домом, вызывал ярость местных. Регулярно пьющие надеждинцы ходили к запустошенной усадьбе что-нибудь вынести. И никто им не препятствовал. Ника приезжала проведать могилы бабушки и прадедов, но разве она могла противодействовать этим очередям пропитых Жень, Тань и Жориков?

«Манитушниками» новых соседей называла старая подружка Ники Лариса Голенко.

У неё тоже была личная история посильнее, чем Фауст Гёте.

Соседний опустевший дом год не могли продать, хоть он был с просторным двором и санузлом, с газом и прекрасным видом на лесную опушку. А тут раз… и неожиданно его купил парень из ДНР.

Он приехал ещё в четырнадцатом году и работал на арендатора в Апасово. Но между тем этот парень искал жену.

Девчат, правда, в Надеждино осталось: по пальцам одной руки пересчитать. И Ника, недолго думая, увидав парня, довольно симпатичного, но со шрамом на пол-лица, что свидетельствовало о его боевитом характере, посоветовала сдружиться с Катеринкой, девкой с Набережной.

Ника с ней общалась в Москве, когда Катеринка приезжала работать продавщицей и, загуляв, родила сына от грузчика. Ника и её родители помогали Катеринке, так как она была своя и одна в большом городе, да ещё и беременная.

Катеринка вскоре уехала, не устроившись в Москве, в Надеждино, сына отдала матери с отцом, а сама работала в Апасовском пивбаре.

Там же купила маленький домишко и, когда сын подрос, забрала его у пьющей матери, которая смертным боем дралась с отцом на глазах у ребенка.

Сама Катеринка была лупатой, белобрысой, угловатой и губастой, с дурным голосом и любила выпить. Но к своей белёсой внешности у неё был золотой характер: во-первых, работящий, а во-вторых, безотказный. Правда, как позже догадалась Ника, обстоятельства скоропостижного замужества всё-таки изменили Катеринку.

Как-то раз Ника приехала навестить дом и увидела её в магазине, где в углу, на коробках из-под бакалеи, сидел в телефоне чернявый мальчонка лет пяти.

Катеринка уже эротически связалась с хозяином магазина и пивбара и часто выпивала. У неё даже хотели забрать мелкого.

– Ох, бедняга. Тебе надо замуж… – сказала тогда Ника, искренне пожалев Катеринку.

Та только зашмыгала носом:

– Да кто ж меня возьмёт… с этим вот…

И буквально через пару лет объявился Люшка, то есть Илья.

Он взял в долг деньги у арендатора, работал на него почти как раб, без выходных и проходных, но оказался таким же золотым и безотказным, то есть слыл незаменимой трудовой единицей.

Он бы никогда не встретил Катеринку, если бы не Ника.

Люшка однажды вечером, узнав о том, что продаётся дом, приехал на мопеде с породистой собакой шарпеем из Апасово в Надеждино. Шарпей бежал позади мопеда и нюхал позднюю лесную весну.