Наконец, с третьего удара, кажется, упырь затих. Максим запрокинул голову, крикнул зайцем, что было уж лишним: к нему и так бежало уже не меньше десятка тварей. Он бросился бежать обратно, туда, где засели стрельцы.

Он не особенно боялся: знал, что бегает быстрее всякого упыря, они не очень-то быстры. Хотя, конечно, мысль о том, что прямо в десятке шагов за тобой бежит смерть – отвратительная, холодная, дурно пахнущая – заставляла нестись со всех ног.

Он видел там, далеко впереди, над частоколом городища красную точку шапки. Значит, сестра воеводы не вернулась в свой терем и осталась смотреть на то, что сейчас будет. Страшно ли ей за него? Вряд ли очень-то сильно. Скорее уж интересно: что-то будет?

«Ну, ладно,» – подумал Максим про себя. – «Сейчас мы тебе, красна девица, предоставим такое зрелище, что никакому кулачному бою или медвежьей потехе рядом не стоять».

Засмотревшись на приближающийся частокол, он лишь в самый последний миг успел заметить краем глаза тень, метнувшуюся слева ему наперерез. Еще мгновение, и он столкнулся с бежавшим, сцепился, покатился в холодную грязь. В нос тут же ударил чесночный упырный дух, Максим попытался оттолкнуть гада, но тот – бородатый, рослый, с клочьями рыжих волос на макушке – вцепился в него намертво, норовя впиться в горло.

На секунду Максим повернул голову в ту сторону, откуда прибежал, и похолодел еще сильнее. За ним неслась уже огромная толпа, больше сотни ревущих, скалящих зубы упырей. Такого не ожидал даже Фрязин – он думал, удастся собрать не больше пяти десятков, и их рассечь несколькими стрелецкими засадами, рассеять и перебить порознь. Но это…

Отчаянным усилием, от которого едва не порвались жилы, Максим с криком оттолкнул насевшего на него упыря, вскочил, бросился бежать. Теперь уже толпа мертвых дышала ему в затылок, хотя никто из них, конечно, не дышал. Но и бежать оставалось совсем немного. Он пробежал одну засаду, другую, но знал, что из них ему сейчас подмоги не будет. Эти будут отставших и отделившихся от общей кучи.

Вот уже последние обгоревшие дома посада. Вот уже торчат стрелецкие бердыши над сложенной из бревен и телег баррикадой. Еще несколько шагов, только бы не споткнуться, не рухнуть раньше. Еще шаг, еще, а вот здесь оттолкнуться, и…

Максим сделал отчаянный прыжок, перелетел через полосу свежей рыхлой земли, и тут же услышал за своей спиной громкий треск. Ломившаяся за ним ватага мертвых налетела на ловчую яму, сработанную стрельцами за день. Первые их ряды обрушили спрятанные под слоем земли тонкие жерди и рухнули вниз на колья. Задние ряды сперва наперли на передних, обрушив еще несколько мертвяков вниз, а затем прямо в самую гущу угодила метко брошенная Фрязиным бомба, отчего десяток мертвецов раскидало в стороны, словно тряпичных кукол.

Остальные начали обегать яму с двух сторон, рассеявшись еще сильнее, и тут же получили сперва слаженный залп из пищалей, а затем со всех сторон на них бросились стрельцы с бердышами.

Первая ватага набросилась на мертвяков с тыла, не давая отступить и раствориться в мертвом посаде. Остальные наскочили спереди. Максим тоже схватил свой бердыш и побежал в общей толпе, чтобы нанести пару-тройку хороших ударов, хоть и оказался он в последних рядах.

Будь упырей чуть поменьше, все было бы кончено очень быстро, но к этакой толпе стрельцы подходить боялись, и от этого враг успел скучиться и броситься на них толпой.

Мертвяки дрались отчаянно. Конечно, действовать заедин, как заправское войско, они не могли, но что-то в них такое было, какая-то нутряная общность, словно у сбившихся в стаю зверей. Они норовили навалиться кучей на оставшегося в одиночестве стрельца, выискивали брешь в обороне и кидались туда, стараясь вырваться из капкана.