Сейчас она бубнила, и Паша в раздражении готовился выбежать из-за своей половины комнаты. Его подстегнул неожиданно раздавшийся грохот. В мгновение Паша очутился на середине комнаты. Оказалось, с дивана упал стул, который мама зачем-то положила с краю ножками вверх. Теперь стул валялся на полу.

– Ты дашь мне поспать или нет? Чего ты тут вообще творишь? – громко заговорил Павел.

– Я всё правильно делаю! Спасаю нас от них!

– От кого «от них»?

– От тех, кто нам жить мешает!

– Этим ты ничего не исправишь. Я тебе говорил: «Поехали к папе!»

– Да как ты не понимаешь, что они только этого и ждут? Чтобы мы уехали отсюда и померли там.

– Ну-ну! Я пошёл спать. Дай мне поспать. Завтра на подработку иду. – Паша неожиданно для себя обессилел.

– Ты не должен работать никаким грузчиком на рынке! Ты – учитель!

– Прекрасно! Сделай так, чтобы меня взяли на работу. Но, если ты помнишь, я уже работал один год в школе по возвращении домой. Так же жили впроголодь, потому что денег практически не платили. Правда, сейчас вроде зарплату не задерживают. Но и места для меня уже нет.

– Я этих сволочуг, кто над тобой издевается, всех посажу!

Паша не захотел больше слушать бессмысленный шквал слов. Он снова скрылся за мебельной стенкой, и, бухнув на софу двадцатилетней давности, укрылся одеялом по самую голову…

«Сейчас я грузчиком не пошёл бы работать. Пусть и голодал бы! Да просто из принципа не пойду». – Паше осталось пересечь два перекрёстка, а на следующем стоял угловой двухэтажный многоквартирный старый дом – это их новое место жительства после возвращения из Светловска. Именно там он учился в институте, а в маленьком районном городке Светловской области, на своей родине, вот уже двадцать шесть лет живёт его отец. Бабушки с дедом нет в живых. И этим летом, заходя в гости к своему двоюродному брату в их старый бревенчатый дом, куда Семён заехал с женой и десятилетним сыном, Павел почувствовал его пустоту. Отец жил один в двухкомнатной квартире. Он очень сожалел, что купленную в Светловске квартиру Паша с матерью продали и уехали обратно в Стужинск. Нельзя назвать это решение спонтанным, ведь там он так и не смог найти работу по профессии. Да и Надежда Николаевна хотела уехать в Стужинск. Кстати, Павел обратил внимание, что в Светловске матери намного лучше. Сама она этого не заметила и настояла на переезде. Они вернулись на родину, чтобы каждый день подниматься по деревянным ступенькам на второй этаж и открывать дверь трёхкомнатной квартиры, где им принадлежала одна большая комната. Да-да, они жили с соседями. И Паша ни о чём не жалел.

Мать стряпала на кухне. Войдя в квартиру, Паша постучался в дверь соседа. – Витька, открывай! Ты дома? – И тут же прислушался. – Витька, открывай! Я знаю, что ты дома.

Из кухни в коридор вышла мама. Она вопросительно посмотрела на сына.

– Хочу заставить этого обормота открыть дверь. Я слышал, как он шевелился на диване. Когда деньги за электричество отдаст? Хотя бы за этот месяц.

– У него всё равно денег нет, безразлично сказала мать. Но обратно в кухню Надежда Николаевна уходить не спешила.

Паша застучал по двери соседа сильней. На той стороне послышалось движение. Виктор медленно зашаркал ногами к выходу. Через пару минут дверь отворилась.

– Чего так долго дверь открываешь? – сказал Паша без злости.

– Да нога болит.

– Витька, когда деньги за электричество отдашь? Я уж не беру в расчёт прошлые месяцы. Ты говорил, что устроился на работу. Полтора месяца прошло. Тебе всего-то двести рублей отдать, тем более за остальные услуги не платишь.

Пашу не волновало, оплачивает ли сосед жильё, горячую, холодную воду, отопление, вывоз мусора – счета на эти все услуги у трёх соседей были раздельными. А вот за электричество присылали одну квитанцию на всю квартиру. Собственники комнат сами должны были делить между собой выставленную сумму за пользование электричеством. Делить-то Павел делил, а оплачивали расход электроэнергии он и третий сосед. Тот не являлся собственником, а снимал комнату. А Павел сам, по своей инициативе, оплачивал набежавшую за месяц сумму Виктора. На самом деле Паша знал, что с него взятки гладки и давно перестал надеяться на возврат денег.