Повесть о наступившем завтра Ильнар

Тимофей всегда боялся оказаться один на один в кабинете со следователем. По молодости он бывал пару раз в опорном пункте милиции: один раз сходил в туалет в неположенном месте, в другой раз он гулял по улице с большой компанией несмотря на комендантский час, запрещающий находиться больше четырёх человек. Но заканчивались такие визиты без серьёзных последствий. Милиционеры снимали отпечатки и отправляли в "обезьянник", где вполне можно было выспаться, пока родители не заплатят штраф и не вызволят. Зато было что потом друзьям и пацанам постарше рассказать – плюс в уличный авторитет, считай в профите. Разве что обстановка в отделениях милиции всегда была угнетающая. Обшарпанные стены, тяжёлые двери на доводчике с пружиной, а уж ходить в модных в те времена туфлях-гробах по линолеуму было невыносимо: они скрипели, словно приговаривая "посадят, посадят, сегодня точно посадят". Тимофей боялся представить себя в этом антураже подозреваемым, сидящим напротив опытного “следака”. Боялся, но представлял, как будто глубоко в душе жаждет этого как приключений, и оттого начинал бояться ещё больше.

И вот он здесь. Спустя многие долгие годы, когда казалось уже прошли подростковые страхи и тяга к приключениям, уже обзаведясь семьёй и похоронив родителей, он сидит напротив следователя из-за уличной драки. Сидит уверенно, закинув ногу на ногу; носок кроссовка вращается и пританцовывает под мотив весёлой песни в голове; отвечая на базовые вопросы следователя, голос бодро звенит; а глаза с детским любопытством бегали от стен к потолку и обратно, не боясь показаться подозрительным. Тимофей приятно удивился отсутствию линолеума и люминесцентных ламп, они были заменены на керамическую плитку и светодиоды соответственно.

– Какие-нибудь примечательные детали на разыскиваемых заметили?

– Нет, – Тимофей уставился в пол, словно отчаянно пытался вспомнить детали, – нет, кроме тех, что я уже назвал не вспомню.

Драка случилась в детском сквере. До реконструкции, которую провели всего три-четыре года назад, это был притон на открытом воздухе. Кустарник зарос было так сильно, что непросто было найти тротуар между саженцами, но ещё сложнее было не увидеть разбросанные под ветками бутылки, презервативы и шприцы. Последние, явно, применялись не для экстренной медицинской помощи. Потом заросли выкорчевали, оставив редкие кусты вдоль заново застеленных ровным асфальтом дорог. Дети, для которых и оборудовали новый сквер, катались здесь на самокатах под тенью редких, но высоких деревьев. Фигуры сказочных героев с человеческий рост, качели, верёвочные лестницы – такую идиллию детского счастья, казалось, нельзя было опорочить. Место внушало покой, спокойствие и безопасность, пока туда не пришли двое изрядно подвыпивших молодых человека. Оба были примерно возраста Тимофея, но он, прожив здесь с самого детства, их не знал.

– Значит, – ткнул следователь указательным пальцем в стол, – Вы не запомнили, а потерпевшая запомнила. Вы – молодой мужчина в самом расцвете сил, который, к тому же, отоварил двух, с позволения сказать, мужчин – не запомнили, а она – бабушка шестидесятого года рождения – да, – следователь выдержал долгую паузу, прежде чем спросить, – У Вас есть хронические заболевания связанные с мозгом? Или злоупотребляете алкоголем? Если нет, то это странно.

– Да нет, как по мне, так все очень просто – адреналин. Что-то вроде аффекта.

– А у потерпевшей адреналин не заиграл в крови, по-вашему? – глянул исподлобья следователь, – какое-то пьяное быдло ударило бабушку по руке и разбило телефон. Готов поспорить, перепугалась она не на шутку. Вы, и вы и она в смысле, какое-то время стояли рядом с преступниками и разговаривали, прежде чем началась драка. И в этот момент Вы не разглядели золотой зуб во рту у одного и родинку над губой у другого. Так Вы хотите сказать?

– Не спалил я этого, я в глаза им смотрел, – Тимофей наиграл безразличие.

Он приметил их сразу, едва вошёл в парк и сел на скамейку. Они громко разговаривали, неуместно матерясь и передавая литровую пластиковую бутылку с пивом друг другу. Один, в вязаном свитере и джинсах, сидел на скамейке, сгорбившись и подперев руками подбородок, шмыгал и время от времени плевал перед собой на асфальт. Вид у него был измученный и болезненный, а осипший голос рвался, как картонная бумага. Второй стоял напротив, пьяными шагами уклоняясь от плевков товарища. Он почему-то усердно размахивал только правой рукой, на которой блестели золотая цепочка на запястье и большая печатка, выпирающая из пальца уродливой бородавкой. Цепи и железо похоже были его фетишем или страстью: на нем были джинсы с цепью, на ботинках болтались цепи и на шее, поверх серой водолазки, тоже была цепь. Тимофей назвал эту экзотическую парочку Бациллой и Кольчугой.

– Не спалил, – повторил следователь, кивая головой, – давай отложим официальную часть нашей беседы и поговорим просто как двое мужчин. Можем перейти на ты?

Следователь положил ручку и отодвинул её к краю стола, потом положил листок с записями в папку и отодвинул к ручке. Тимофей несколько расслабился и кивнул головой. Следователь откинулся на спинку кресла и заговорил:

– Ты ведь раньше жил по понятиям, не так ли?

– Ну да, а кто не жил.

– И то верно. Я когда ещё в милицейской школе учился, у меня были одноклассники, которые "жили с пацанами". Ох уж, времена были! Только подумай: вся ребятня считала, что быть бандитом круто! Мир сдвинулся, добро и зло в головах людей поменялись местами. Милиция, тогда ещё милиция была, плохо, а бандиты хорошо…

– Но ведь согласись, что коррупция была. Сколько ментов были на кормушке у братвы?! Без обид за "ментов", таких и мусорами назвать можно, по-моему.

– Я не спорю, согласен. Я ведь говорю – мир сдвинулся. Даже в головах у некоторых взрослых оперов, и даже генералов. Что уж говорить о подростках с их максимализмом?! Но кто большее зло: тот, кто искушает, или тот, кто искушается? Дьявол или человек? Любого можно купить или запугать, или шантажировать – главное знай слабое место. Но он ведь в первую очередь жертва, слабая жертва со слабыми местами, а потом уже преступник. Вот и ты, как по мне, обнажаешь свое слабое место, не боишься шагнуть ещё дальше и оказаться преступником?

– Я что подозреваемый теперь?! – возмутился Тимофей, – за то, что ударил двух в дрянь пьяных гопников, которые крыли матом детей и пенсионеров на детской площадке, а потом ударили бабушку?! Да вообще плевать! Готов пойти под суд, и даже если меня не оправдают, буду стоять на своём – я поступил правильно.

Дети, среди которых был и сын Тимофея, наматывали круг за кругом на самокатах, а Кольчуга стоял уже на середине дорожки, поставив свою бутылку у самых ног. В конце концов, один из детей чуть не врезался в Кольчугу: юный гонщик в последний момент увёл самокат в сторону и наехал на бутылку. Пиво разлилось по асфальту, и Кольчуга стал крыть матом детей. Один из них осмелился заметить разъяренному пацану, что тот сам встал на середине дороги, и Кольчуга, опешив от такой дерзости, направился к мальчишке. На помощь к юнцу пришла половина сквера, но состояла эта половина из женщин и стариков. Игровая площадка стала полем брани. Дети ревели и рыдали, потому что их матерей называли непонятными словами, значение которых они узнают только спустя многие годы. Старики и старушки хватались за грудь от обиды, потому что они знали такие слова, но никогда бы не подумали, что их на заключительном отрезке жизненного пути будут так называть. Тимофей оглянулся по сторонам и не увидел, кто ещё мог бы прийти на помощь. Он окрикнул сына, оставил ему ключи и телефон и, наказав сыну охранять вещи, направился к толпе.

– Ладно-ладно, успокойся уже, – улыбнулся следователь, – по этому делу ты проходишь как свидетель, а я лично считаю, что ты поступил как герой. Правда. Ты скажи мне: вот почему, по-твоему, я так усердно занимаюсь этим делом? Я вот даже трачу своё рабочее время на неформальные беседы с тобой. Дело то не то, чтобы громкое, резонансное. А дел, на первый взгляд куда более важных, у меня полным-полно.

Тимофей не смог ответить.

– Подозреваемый напал на бабушку после её угрозы вызвать полицию. Так было? Причём, как сказала она и другие свидетели, бандит был едва ли не в панике после этих слов: "Завопил", "В истерике", "Как будто бес вселился" – так они все описали его реакцию. Ему есть чего бояться, значит. Вероятно, он не просто придурок, который перепил, а рецидивист. И человек с золотым зубом, кстати, фигурирует в одном из старых затянувшихся дел. Дело о пропаже человека, между прочим. Вот ты сказал "поступил правильно" – тебе не кажется, что будет также правильно помочь поймать этих преступников? Вдруг они похищают людей? Или убивают? Спасти бабушку от хулиганов это хорошо, но предотвратить куда более серьёзные множественные преступления – вот это геройство.

– А если это не он? Не они? Значит отправить человека за решётку за один маленький проступок по пьяни?

– Да брось ты! Разбитый телефон даже на уголовное дело не тянет. Отделается штрафом и возмещением ущерба, если ни в чём большем он не замешан.

Тимофей почувствовал, как увлажнился от пота лоб. Не отводивший от него взгляд следователь встал и открыл окно, нехотя впустив прохладный ветер, накинул на себя пиджак и сел на место: