– Я ведь понимаю почему ты не решаешься. Ты всё ещё живёшь "по понятиям", – он изобразил пальцами кавычки.

– Нет, – отрезал Тимофей, – я отец и муж – это всё что мне важно.

– Да, конечно, но не совсем, – он демонстративно покачал головой из стороны в сторону, – Ты имеешь легальный заработок, вечера проводишь дома как примерный семьянин. Ты, извини меня, возможно даже позволяешь своей жене удовлетворять тебя орально и потом чмокаешь её в губы – настолько ты отвык от пацанской тематики. Но помогать "мусорам", – следователь взял паузу, прежде чем продолжить, – это все ещё для тебя "зашквар". Возможно, даже если бы тебя обокрали, ты бы не обратился в полицию, а пошёл к местным смотрящим.

– Если и так, тебе же лучше! Меньше заявлений – меньше работы и нераскрытых дел.

– Вот—вот! – весело засмеялся следователь, – именно так работает психология! Куда проще игнорировать наступившее завтра, чем признать ошибки прошлого. Почему ты выбрал жить с пацанами и решать все вопросы с помощью кулаков, монтировок и толпы за спиной? Потому что тебе нужна была защита, а милиция не могла тебе её дать. Возможно, ты прав. Возможно. И вот повзрослев, ты сомневаешься в правильности своего выбора, но убеждаешь себя в правоте, потому что признать собственную ошибку – значит подписаться в том, что ты дурак. А признаться в этом нужно иметь большую смелость. И даже теперь, когда очевидно, что мир исправился, что с организованной преступностью покончено или почти покончено, ты продолжаешь убеждать себя что менты козлы.

– Интересная теория, но к чему всё это? Я чем могу помочь? У тебя есть показания кучи свидетелей, мои показания ничего нового не дадут.

– Ты их знаешь? Они ведь плюс-минус твоего возраста, а ты всю жизнь живёшь в этом районе.

– Первый раз видел, – Тимофей поймал подозрительный взгляд следователя и чуть ли не выкрикнул, – да честно! Были бы знакомые, разве дошло бы до драки? Поговорили бы по-дружески и исчерпали бы конфликт.

– Думаешь? Как знать, – загадочно произнёс следователь, потом, помолчав, продолжил, – ты, вот что… Запиши мой номер телефона: если они на тебя выйдут – позвони.

– Без проблем, давай.

– Не заливай. Без проблем… Ты не собираешься звонить на самом деле, или по крайней мере очень сильно сомневаешься в правильности. Но мой тебе совет: позвони не раздумывая. Это будет правильно, в первую очередь для тебя и твоей семьи.

– Почему ты думаешь, что они выйдут на меня?

– Потому что им может понадобиться человек, владеющий информацией об этом деле. А ты, пока ты уверен, что ты принадлежишь их миру, что ты один из них, идеальный лох для них.

Тимофей вышел из здания, стоял в дверях, оглядывался назад и никак не мог отделаться от страха преследования. Заслышав глухие стуки туфель на каменных ступенях, он вздрагивал, как если бы был преступником. Ощущение было мерзким, и ещё больше омерзения придавало осознание собственной невиновности. Все героическое в нём затмило чувство вины: можно было сделать больше. По натуре своей он был добрым человеком, отзывчивым. Он из тех, кто поможет поднять коляску с ребёнком по лестнице и даже перевести бабушку через оживленную дорогу. От блаженства его отличало только здоровое ранжирование приоритетов: сначала помочь своим, близким, а потом уже всему остальному миру. Проблема только в том, что в его благородном сердце, в самой его середине и основании, находилось место не только для жены, сына и близких друзей, но и для всех пацанов. Годы шли, взгляды на жизнь менялись, и, казалось, уже мудрость видит сияние или хотя бы яркий отблеск истины, но с этой порочной связью расстаться также тяжело, как с потёртой, изношенной и изломанной детской игрушкой. Признайся он себе, что все эти пацаны плохие люди, ему пришлось бы признаться и в том, что всё его отрочество было овеяно мраком и злом. Поистине чёрная ностальгия или, своего рода, стокгольмский синдром.